Вдребезги

Майкл чувствует себя так, будто чудом выжил в аварии – только что небо и земля вертелись перед глазами, как чёрно-белый волчок, но сейчас он лежит и может дышать, руки подгибаются, но он, кажется, цел, только во рту почему-то вкус крови, и он смутно надеется, что – своей.

27

Бобби царапал лапой дверь и нетерпеливо поскуливал. Майкл разлепил глаза, высунул нос из-под одеяла. За ночь дом успел остыть, голое плечо сразу покрылось мурашками. Майкл собрал волю в кулак, оторвался от тёплого, сонного, мягкого Джеймса. Скатился с матраса тихо, чтобы не разбудить. Но Джеймс не проснулся, только ещё глубже зарылся в подушку, пробормотал что-то и затих.

– Иду, иду, – проворчал Майкл в ответ на жалобный взгляд Бобби. Снял джинсы со стула перед камином: после вчерашнего валяния в снегу те высохли, как на батарее. Босиком прошёлся по холодному полу. Пришлось достать новую футболку из чемодана, а свитер вместо вчерашнего нашёлся на полке в гардеробном шкафу – растянутый, древний, как мамонт, пропахший лежалой шерстью. Он был неопределённого цвета – то ли серый, то ли синий. Возле ворота его начала грызть моль, но подавилась и отправилась искать что помягче. В детстве Майкл залезал в него целиком, как в мешок. Может, и сейчас бы удалось… Майкл присел, чтобы зашнуровать ботинки, мимоходом потрепал Бобби по ушам и открыл дверь.

Ночной снежок припорошил следы драки, прикрыл бледно-розовые пятна на снегу. Машина стояла на месте, невредимая, если не считать оторванного зеркала и длинной свежей царапины на крыле – откуда она взялась, Майкл не помнил. Он завёл руку за спину, почесал синяк под лопаткой. Хорошо, ещё вчера не пришлось осколки зеркала из спины вынимать – вот радости-то было бы…

– Легко отделались, – Майкл ласково похлопал машину по капоту. Пока Бобби бегал по кустам, сам Майкл поискал рассыпанную вчера мелочь, отковырял от земли.

Снег светился, как припорошённый волшебной пыльцой. Майкл взял горсть, скатал снежок. Выгладил до круглых боков, стряхнул воду с пальцев. Если такой оставить подмёрзнуть – будет как камень. Можно окно расколотить, можно глаз выбить.

Тёплый ветер, совсем не зимний, принёс запах соли и водорослей, подкрашенный дымом. Берег от порога было не видно, но море плескалось рядом – мирное, тяжёлое, сонное. Майкл зашвырнул снежок в его сторону, через кусты у дороги.

Небо тащилось через холмы – белое, корявое, как оплывшие взбитые сливки на кривобоком самодельном торте. Слой неба, слой мокрого воздуха, слой моря. Ужасно хотелось курить. Курить вообще хотелось чаще обычного.

Первый раз Майкл попробовал ещё лет в семь. Они с Браном нащипали сухой травы на чужом газоне, завернули в обрывок газеты – и Майкл потом почти час кашлял от резкого тяжёлого дыма в горле. А Брану понравилось. Что с него взять, уже тогда был дурной.

Майкл не пристрастился, как он, чтобы почувствовать себя взрослым или выглядеть, как все. Он не хотел – как все. Если и стрелял пару-другую у Брана, то только ради смутного удовольствия зажать в губах сигарету, ради тёплого дыма на языке, интуитивно ритмичных глубоких вдохов и выдохов. «Куришь, как трахаешься», – как-то сказал Бран. «Обожаю твою оральную фиксацию», – довольно мурлыкала Сара. Джеймс ничего не говорил – только нетерпеливо вздыхал и в предвкушении кусал губы, когда Майкл вёл языком вниз от пупка в каком-то почти священном трансе.

Страшно хотелось курить. В бардачке машины нашлась ополовиненная мятая пачка.

Завтра – январь. А в марте будут гонки. Отборочный тур. Через два месяца, а он даже не готовился. Он вообще обо всём забыл. Придётся навёрстывать.

Джеймс всё ещё спал. Майкл тихо разделся, шикнул на Бобби, чтобы тот не стучал когтями. Поменял ему воду в миске, вскрыл банку консервов. От густого мясного запаха вспомнилось, что вчера они так и не ужинали – не до того было. Майкл зажёг газ и снял с крюка чёрную сковородку.

Бекон шипел и плавился в раскалённом масле, стрелял на руки каплями жира. Майкл обернул полотенцем чугунную ручку, чтобы не обжечь пальцы, разбил в сковородку четыре яйца. Готовить так вдохновенно, как Томми, он не умел. Его отношения с едой вообще были простыми, если не сказать первобытными. Возьми то, что можно съесть, и съешь. Холодное, горячее, вкусное, невкусное – какая разница? Томми со своими лекциями про базилик и розмарин навевал скуку: Майкл считал бульонный кубик лучшей приправой для всего на свете, от макарон до сосисок. За исключением выпечки, конечно. Выпечка была либо с вишней, либо с шоколадной крошкой, либо вся остальная.

– Привет, – сонно сказал Джеймс и зевнул.

– Привет. – Майкл обернулся от плитки. – Ты вовремя.

Тот высунул нос из-под одеяла и застенчиво улыбнулся.