Вдребезги

– Угу… – глухо сказал Джеймс.

– Да посмотри же ты на меня!..

Джеймс сидел и молчал, глядя в одну точку, ковыряя ногтем шов на джинсах. Стало холодно, будто щёлкнули тумблером. Мороз пробежал по спине.

– Чё ты хочешь?.. – растерянно спросил Майкл. – Когда просто секс, я вынимаю и ухожу. С тобой не так. Не знаю я, как объяснить. Сказал же, что люблю. Чё ещё надо?

У Джеймса дрогнули губы, он молчал. Майкл начал злиться.

– Думаешь, я для смеха с тобой связался?.. Весело мне врать всем вокруг, что мы дружим? Оглядываться, кто бы чего не подумал? Развлечение такое, да?

Джеймс пожал плечами. Майклу кровь бросилась в лицо.

– Может, в твоей тусовке это в порядке вещей. Никому дела нет. Знаешь, что со мной будет, если кто-то узнает?.. Если Томми проболтается, если про меня слухи пойдут?..

Майкл остановился. Вдохнул с трудом.

– Будет – пиздец. От такого не отмываются. Накроется к хуям вся моя жизнь, понял? Каждая собака будет пальцем показывать. Кулаками это не поправишь. Останется только манатки собрать и свалить в Дублин. Потому что тут у меня больше не будет ни работы, ни друзей, ни денег. А ты, блядь, спрашиваешь, с кем я дружил в детстве?.. Ладно, я тебе расскажу.

Майкл отбросил его руку, на запястье остались красные пятна. Джеймс болезненно растёр их, поднял испуганный взгляд. Майкл спрыгнул с кровати, пружинная сетка жалобно вскрикнула.

– Может, я его и любил, – бросил он. – Не знаю! Я не думал, пока ты не спросил. Я считал, это дружба. Он мне нравился. С ним было весело. Он мне книжки читал, потому что я сам не мог, – Майкл резко вдохнул, встал столбом, сжимая кулаки. – Что ты хочешь знать, ну?.. Давай!.. Он мне письма писал, когда уехал. Вот такие толстенные конверты были. Рассказывал, как живёт. Он всегда мог длинно трепаться. А я – не мог. Чё бы я ответил?.. Словами не возьмёшь за руку.

– Майкл… – прошептал Джеймс.

– Это ты мне сказал, что раз у меня такие фантазии – значит, я с детства пидор. Это ты начал про пять процентов. Это ты завёл про любовь. Это тебе в голову пришло, что он меня позовёт. Вот прям щас в дверь войдёт и целоваться бросится, да?

Майкл вздрогнул.

– Я сам его отпустил, – твёрдо сказал он. – У него была мечта. Я всегда знал, что он не вернётся, ничего не ждал. И не пырься на меня, как Бэмби. Мне тебя сейчас просто убить хочется.

Джеймс смотрел на него в упор и кусал губы.

– Ты должен быть только моим, – сказал он.

– Заведи себе хомячка и назови Майклом. Будет только твой.

– Мне не нужен хомячок, мне нужен ты.

– Ну тогда ты попал, – безжалостно сказал Майкл. – Собаку завести тебе мама не велит, а меня в дом привести – папа не даст.

Джеймс прерывисто вздохнул:

– Это гнусно.

– Это – правда!

Джеймс опустил голову. Альбом всё ещё лежал у него на коленях, он блуждал пальцами по фотографиям. Гладил спокойное детское лицо, будто хотел убрать у чёрно-белого Майкла волосы со лба, сделать что-то, чтобы тот улыбнулся.

– Почему мы опять ругаемся?.. – тихо спросил Майкл. – Я не хочу с тобой ссориться. Я ничего не сделал.

Он вернулся, сел на кровать.

– Я боюсь, – прошептал Джеймс.

– Ты вчера хоть по делу боялся. Сегодня-то что?..

Джеймс вцепился в его руку горячими пальцами:

– Не злись.

– Я не злюсь, – сказал Майкл. – Только не понимаю ни хера.

– У меня никого нет, кроме тебя, – невнятно прошептал Джеймс. – Ты один – настоящий. Живой. Другим плевать. Они меня даже не слышат. А ты всё помнишь. Тебе всё интересно. Ты меня видишь… – Он судорожно вздохнул. – Я так тебя люблю, что, если ты уйдёшь, я просто свихнусь, понимаешь?..

– Дятел, – с облегчением сказал Майкл. – А ещё меня дураком называешь. Сам не лучше.

Джеймс прижался к его плечу, скрючился, как от холода. Майкл обхватил его обеими руками, поцеловал в макушку.

– Да куда я от тебя денусь. Поздно уже, приехали, блядь. Я только не знаю, как нам… что дальше-то делать.

Джеймс вцепился в него скрюченными пальцами, сунулся лицом в старый свитер.

– Я тебя не отпущу. Никому не отдам…

– «Сам съем», – подсказал Майкл и вздохнул ему в волосы. Качнул раз-другой, будто убаюкивал. Хотелось что-то сделать, чтобы грусть отогнать, но в голову ничего не лезло. И вроде без вины виноват, и самому обидно.

– Я говорил, я страшно ревнивый, – прошептал Джеймс.

– Это ты каждый раз так будешь с цепи срываться, как кто-нибудь Эвана вспомнит?..

– Сам просил показать, как я психую, – пробормотал тот.

– Да?.. – Майкл ухмыльнулся. – Ну, это другое дело, конечно!.. Доходчиво показал, я прям проникся.

Бобби вылез из-под кухонного стола, сел возле двери и тявкнул.

– Что, опять отлить нужно?.. – мрачно спросил Майкл.

Год кончался на хлюпающей полосе прибоя. Дальше было море, холодное, чёрное, почти невидимое. Дальше было темно. В Дублине в новогоднюю ночь шумели и пили, свистели, орали, небо было золотым, красным, зелёным, белым, оранжевым. Двери открывали настежь, чтобы нечисть не осталась в доме, чтобы все несчастья вымело сквозняком за порог. Пабы ломились от счастливых и пьяных, переизбыток счастья выплёскивался на улицы, площади, переулки.