Вдребезги

Я содрала с себя одолженные вещи, съежившись от холодного воздуха из открытого окна. Я завернулась в серое шерстяное одеяло и вышла из комнаты, неслышно проскользнув через заднюю дверь. И долго сидела на ступеньках, в свежести холода, слушая, как пустыня раскрывается передо мной: щебечет, визжит и воет; как Феликс бормочет в доме, а Линус и Таннер перебраниваются, играя в карты.

Все эти звуки, все это напоминало мне дом…

Пару дней спустя, когда пришла пора уезжать, Феликс обнял каждого из нас, даже меня. Сначала я сжалась от его прикосновения, а потом заставила себя расслабиться. Он погладил мою спину сильными руками, поцеловал в лоб. Линус и Таннер сложили вещи в машину; Девви приготовила для нас несколько сандвичей, собрала пакет с фруктами и сырами, хотя Таннер наверняка захочет остановиться, чтобы купить соленые лакомства.

Я отрегулировала ремень на юбке. Она из хлопка, армейского зеленого цвета, чуть ниже колен, стоимостью четыре доллара в секонд-хенде «Вэлью» в Санта-Фе. Я посмотрела вниз, на свои однотонные кроссовки черного цвета, футболку с эмблемой «Санта-Фе Хай Скул Рейдерс»: она с короткими рукавами и светло-коричневого цвета. На моих ногах и руках видны шрамы. Но что говорила Блю? «Всем наплевать».

Линус отвезла меня в магазин и повела в отдел с джинсами. Она начала тщательно отбирать вешалки с джинсами и комбинезонами, думая, что я захочу их купить. Я оставила ее там и принялась бродить вокруг. Когда Линус меня отыскала, мои руки были заняты хлопковыми юбками без рисунка, футболками и одним кардиганом в катушках черного цвета с серебристыми пуговицами. Я посмотрела на комбинезоны в ее руках, покачала головой и сказала:

– Больше никогда.

Она приподняла брови, улыбнулась и отнесла их обратно на полку.

– Ты знаешь, Шарлотта, что существует целая увлекательная история об умерщвлении собственной плоти? – спросил Феликс.

Я уставилась на него, колеблясь насчет этого термина, но потом, думаю, поняла его.

Он кивнул:

– Это правда, дорогая моя. Некоторые использовали этот способ, чтобы приблизиться к Богу. – Он поднял подбородок на меня. – Ты пытаешься стать ближе к Богу, Шарлотта?

Я покачала головой и ответила:

– Нет.

Феликс засмеялся и помог мне забраться в машину.

Линус завела автомобиль, и мы поехали, но она остановилась у выезда на дорогу, глядя в зеркало заднего вида. Я обернулась. Феликс тяжело шагал по гравию, и его пушистые тапки поднимали клубы пыли. Он, задыхаясь, наклонился к моему окну, жестом попросив, чтобы я нагнулась поближе к нему.

И он прошептал мне на ухо:

– Будь сама собой, Шарлотта. Будь собой.

В Альбукерке Таннер пересел на заднее сиденье и заснул. Линус подтолкнула ко мне пакет со свиными шкварками. Я отсыпала немного себе в ладонь.

– Линус, – произнесла я тихим голосом, – почему ты мне помогаешь? Ты меня даже не знаешь, и я была такой эгоистичной. К примеру, никогда ничего не спрашивала о тебе. И я прошу прощения. Это было нехорошо.

Я перевела дыхание. Это то, что я хотела сказать.

Ее щека раздулась от еды, как у белки. Она проглотила кусок.

– Я «пропила» своих детей. Все прошедшие годы я провела, пытаясь протрезветь, а они жили со своим отцом и не хотели со мной видеться, вполне справедливо. Я совершала по-настоящему отвратительные поступки, и меня тошнит от стыда, когда я про это думаю. – Линус вытерла рот тыльной стороной ладони. – Жить без мамы довольно плохо. Они сердятся. Они сокращают дистанцию, правда медленно. Несмотря на все, они хорошие дети. Я думаю, что за все это время они сохранили доброту, и это активизирует понемногу мою любовь и желание помогать. Вот почему я помогаю тебе. Я не знаю твою мать, но верю, она надеется, что кто-нибудь приглядывает за тобой.

Я раздавила шкварки руками, слизала маленькие кусочки с ладони.

– Моя мама не думает так.

Линус долго молчала перед тем, как ответить.

– Нет. Думает. Посмотрим в один прекрасный день? Если ты решишь иметь детей, ты поймешь, о чем я. Я утру тебе нос.

Было уже поздно, когда Линус высадила меня около дома. На улице стояла тишина, винный магазин закрылся на ночь. Я зажмурилась, когда мы проезжали Двенадцатую стрит. Я не хотела рисковать – выглядывать и видеть его дом бледно-голубого цвета.

Свет в вестибюле был приглушен, но первое, что я заметила – перила и пол перекрашены в светло-персиковый цвет, а входная дверь – в белоснежный. В коридоре чисто, пахнет сиренью; стены выкрашены в мягкий светло-голубой цвет. Я приблизилась к двери своей квартиры. Услышала, как оттуда доносится музыка, и мое сердце оборвалось. Леонард, должно быть, уже сдал квартиру. Сохранил ли он что-нибудь из моих вещей? Может, положил их в коробки в подвале. Но где Блю? И куда мне теперь идти? Мое сердце учащенно забилось. Я повернулась, чтобы уйти, и дверь приоткрылась.

Синяки на лице Блю уже почти исчезли, но фингал вокруг глаза все еще фиолетово-желтого цвета. А там, где были швы, остались линии красного цвета с небольшими точками.

Блю вздохнула с облегчением: