Вдвоем против целого мира

Афанасьев смотрит на Соню. Он понимает, что мир, который она тщательно выстраивала вокруг себя много лет, сейчас окончательно рухнет и разлетится на мелкие кусочки. Она и так в последние дни много пережила, но сейчас вынуждена будет слушать о вещах, которые разрушат остатки ее прежней жизни. И он не может ее защитить.

– Профессор Шумилов разрабатывал вещество, которое влияло на внутриутробное развитие плода. – Огурцова нахмурилась. – Эти разработки велись давно, спецслужбы и оборонное ведомство всегда искали формулу получения идеального солдата – выносливого, с высоким интеллектом, с выдающимися внешними данными. Эти разработки ведутся до сих пор, в нацистской Германии занимались подобными очень эффективно, так что никакого нового направления Иван Николаевич не открыл, но его работа все-таки дала определенные результаты. Я знаю, что многие из вас сидят и думают, какое вы имеете к этому отношение. Я скажу: самое прямое. Елизавета, Дариуш, Татьяна, Софья, Михаил, Илья и Мария – это результат селекции, результат применения препарата, формулу которого вывел Шумилов. Предвижу вопросы и скажу сразу: препарат вводился беременным без их ведома, этим занимался профессор Оржеховский, и вначале казалось, что это успех. Выдающиеся внешние данные были налицо. К сожалению, у Елизаветы был диагностирован аутизм, но вначале это не связали с применением препарата, ведь остальные дети были на первый взгляд здоровы. Со временем тревогу забил профессор Миронов, выдающийся психиатр. В то время об аутизме и его проявлениях знали мало, но Миронов был очень талантливый врач, и одним из направлений, по которым он работал, являлся как раз аутизм. Наблюдая за своим внуком, он заметил симптомы, которые заметил и у остальных детей Научного городка, кроме брата и сестры Яблонских и Владика Оржеховского. Мать Яблонских во время беременности не наблюдалась у профессора Оржеховского, а Владик был его внуком. Сопоставив факты, Миронов пришел к Оржеховскому, и Станислав Сергеевич был вынужден признаться, что – да, принимал участие в разработке препарата для беременных, который влияет на определенные группы генов, те выделяют некие вещества, заставляя плод развиваться определенным образом. И препарат он колол всем своим пациенткам. Профессор Оржеховский понятия не имел, что так взволновало Миронова, пока тот не ткнул старого дурака носом в очевидные вещи: все дети, получившие внутриутробно препарат, страдают синдромом Аспергера в той или иной степени. Да, они красивы, умны, способны обучаться самостоятельно – и тем не менее у каждого из них есть синдром Аспергера.

– Что?! – Маша привстала, побледнев. – А мои дети?!

– Я не врач, я химик. – Огурцова покачала головой. – Но вряд ли твои дети получили от тебя твою болезнь, ведь мутация была вызвана искусственно. Хотя, безусловно, мутация генов – это… ну, надо будет посмотреть. Все вы трудно сходитесь с людьми, не испытываете привязанности ни друг к другу, ни к родным так, как это бывает у остальных людей. Может, ваши дети – исключение. Все вы обладаете замечательным интеллектом, даже Софья, получившая наименьшую дозу препарата. Все вы имеете выдающиеся внешние данные, и все вы – социопаты в той или иной степени. Моя покойная внучка была социопаткой в самой тяжелой форме. Но, так или иначе, каждый из вас, получив внутриутробно разные дозы препарата, приобрел и определенный набор качеств. То есть эти негодяи испытывали дозировку, и крыс им было недостаточно. Грызуны не давали явных признаков, ведь как можно определить, красивая крыса или нет, об интеллекте вообще молчу. Самую большую дозу получила Елизавета. Результат мы все знаем – аутизм в тяжелой форме. Но, как оказалось, она использовала не десять процентов мозга, а тридцать. Елизавета была в своем роде гением – но гением, запертым в сумерках своего мозга, который никак не контактировал с действительностью.

– Как он мог! – Анжелка вскочила, взмахнув рукой с ярко-красными ногтями. – Профессор Оржеховский, он же был хороший человек, как же он мог!