Да, началось. На долгую беду.Не ем, не сплю. Болтаюсь день без толку,а ночь — скорей на бак: залезу в щелкуи притаюсь, да за борт. Как в бреду.Плыву, ныряя чайкой, на грядуотлогих дамб, к рыбачьему посёлку,и там на отмели мою креолкумежду сетей и старых тряпок жду.Частенько не придет. Плывешь обратно,и Божий мир не мил. А невдомек,что девка-то, поди, куда развратна,в тавернах ночь прогуливает знатно…Эх, сударь, молодость! Жил паренек,да наскочи, как рыба, на крючок.V. «Влюбился — смерть! Красавица? Нимало…»
Влюбился — смерть! Красавица? Нимало.Жердинка смуглая, пятнадцать лет.Но взор, повадка, бровь углом… Да нет,в словах не то. Ну, — бес. А уж плясала!Сорвется — вихрь, запляшет белый свет.Плывет, горит. Вот кружится, вот сталаи прыг на стол: и каблучком удалоотстукивает трели кастаньет.А то раздета, бубен, — ишь сноровка,танцует голая. И грех, и стыд,какой любви мужчинами не сулит!Вся выгнется и грудью шевелити бедрами поводит этак ловко.Дурная, сударь, истинно чертовка.VI. «Наш парусник грузился понемногу…»
Наш парусник грузился понемногу,когда задул попутный нам Зюйд-вест,и капитан решил: немедля в Брест.Для храбрости глотнув маленько грогу,простился я. Она сняла свой крести мне надела с клятвой на дорогу.А я клялся — себе и ей и Богу —вернуться через год из дальних мест.Разбойничьей послушные примете,мы снялись в ночь. И вот уж на рассвете(с брам-реи вдаль глядел я) смутным сномказался порт в тумане золотом,а там — и отмель, и рыбачьи сети,и словно кто-то машущий платком.VII. «И что же? Ровно через год, в Июне…»
И что же? Ровно через год, в Июне,до одури любви изведав плен,я бросил бриг у гибралтарских стен —и к Бахии приплыл-таки, на шхуне,Да, молодость, — чего не дашь взамен.Как я был горд и счастлив накануне!А за год-то в моей морской фортунепроизошло довольно перемен,И денег прикопил, и стал матросом,не юнга, чай, — большим, густоволосым(мне было прозвище «Кудрявый гусь»)и, кажется, не слишком тонконосым.Я так мечтал: посватаюсь, женюсьи фермой где-нибудь обзаведусь.VIII. «Знакомые места! Живым манером…»