Вечер потрясения

Они шли мимо накрытых масксетями боевых машин, и суетившиеся рядом со своими "колесницами" экипажи торопливо отдавали честь, прикладывая покрытые пятнами машинного масла ладони к шлемофонам, когда видели шагавших мимо офицеров. Полковник Павловский так же торопливо козырял в ответ, чувствуя во взглядах, направленных ему в спину, немой вопрос… и надежду. Солдаты видели командира, сосредоточенного, уверенного в себе, и не сомневались – он точно знает, что делать, чтобы победить и при этом выжить.

– К назначенному времени прибыло двадцать семь танков и восемнадцать БМП и БРМ из разных подразделений дивизии, – докладывал майор, назначенный Павловским своим заместителем, и старавшийся оправдать доверие, за бурной деятельностью забывая о том, что от его роты, попавшей под удар американских бомбардировщиков, осталось всего два отделения. – Кроме того, батарея самоходных гаубиц "Акация", шесть машин, все на ходу, с полным боекомплектом.

Кивая в такт словам своего заместителя, полковник с уважением и надеждой взглянул на боевую машину, одну из немногих, лишенных маскировки. Зенитный ракетно-пушечный комплекс "Тунгуска-М" стоял на краю поляны, под кроной огромного дуба, направив в небо стволы автоматических пушек и пусковые контейнеры управляемых ракет. Павловскому повезло – кроме пехоты, танков и артиллерии в точку сбора пришел почти в полном составе зенитный дивизион Двенадцатого гвардейского танкового полка, и это вселяло надежду на то, что они хотя бы не погибнут напрасно, успев сделать несколько выстрелов по противнику, прежде, чем вражеская авиация разнесет горстку храбрецов в пух и прах. Пять "Тунгусок" – одна машина все-таки была уничтожена при бомбежке – и батарея переносных зенитно-ракетных комплексов "Игла" были серьезным "аргументом", с которым вскоре вынужден будет считаться противник.

– Всего у нас сейчас порядка шестисот человек, но среди них немало легкораненых и контуженных, – продолжал майор. – Люди подавлены, товарищ полковник, но все же готовы продолжать сражаться, иначе они давно побросали бы оружие и разбежались по домам. Но такое просто невозможно, ведь все-таки мы – гвардия!

– Стройте личный состав, майор! У нас слишком мало времени. Противник наблюдает за нами из космоса, с воздуха, и я не хочу снова чувствовать себя мишенью. Нужно убираться отсюда, как можно скорее – наше спасение в постоянном движении! Черт возьми, если нам суждено остаться в этих лесах, погибнем, вцепившись в глотку врагу!

Зычный голос майора привел в движение рыхлую людскую массу, за считанные секунды превращая ее в единый организм.

– Ста-а-новись!!!

Команда, подхваченная на всех концах поляны ротными и взводными, волной разошлась во все стороны, и люди, придерживая оружие, каски и фуражки, спешили занять свое место в строю, перед которым стоял, ожидая, когда соберутся все, полковник Павловский.

– Равняйсь! Смир-р-но! Товарищ полковник, личный состав Четвертой гвардейской танковой дивизии построен!

Их осталось слишком мало, после того, как закончился этот кошмар. Струи огненного дождя, принесенного на крыльях американских бомбардировщиков, смыли в небытие тысячи жизней, поселив в сердцах тех, кто еще оставался – право, их было очень немного – непреодолимый ужас. И все же они оставались русскими солдатами, а за спинами их была их родина – Россия.

Поседевший за несколько минут полковник Павловский молча вышагивал вдоль неровных шеренг, всматриваясь в лица замерших в гробовом молчании людей. Здесь были, наверное все, кто еще оставался жив. В одном строю, плечо к плечу, стояли майоры и сержанты, желторотые мальчишки и кадровые офицеры, потомки прославленных командиров, танкисты и мотострелки, связисты и саперы.

– Господи, как же мало! – неслышно произнес полковник, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. Солдаты услышали его призыв, и продолжали выполнять приказ, но для победы сил не могло хватить, только для того, чтобы погибнуть в бою, пав с честью.

Люди угрюмо молчали, ожидая, что скажет их командир. За неровным строем угадывались в предрассветных сумерках угловатые силуэты боевых машин, перед которыми выстроились их экипажи. Все ждали, храня молчание, а полковник, так же молча, продолжал свое шествие, словно хотел увидеть и запомнить навсегда каждое лицо.

– Товарищи бойцы, – голос офицера, внезапно разорвавший тишину, показался оглушительным тем, кто стоял в строю, порой позабыв про уставную стойку смирно, не отводя глаз от командира. – Товарищи бойцы, мы потерпели поражение. Дивизия разгромлена, наши потери чудовищны. Фактически дивизии, как боевого подразделения, уже не существует. Но остались вы, гвардейцы, солдаты и офицеры Российской Армии, и присягу, данную вами однажды, никто не отменял и не может отменить, разве сама только смерть избавит вас от произнесенной перед лицом своих товарищей клятвы.