Вечер в вишнёвом саду (сборник)

Старуха, скорее всего, умерла. Он чувствовал, что ее уже нет. Старик сошел с ума от горя. Копельбаум взял их на роль родителей, потому что они напоминали героев рождественской сказки. Белые кудри и кукольные лица подходили к его золотому плащу, снегу и звукам флейты. Этот парень хорошо чувствует законы театра. У волшебника должны быть реальные родители со сказочным обликом. Теперь они умерли, придется искать других. Вдруг он остановился. А что, если других таких больше нет? Других нет и не будет, а эти только что умерли?

Холодный пот выступил у него на лбу. Раз ты уехала и бросила меня, то смогу ли я заменить тебя другой женщиной, а нашу с тобой жизнь — другой жизнью?

Проходящие начали со всех сторон толкать и задевать его, так как улица была узенькой, а толпа, хлынувшая с Копельбаума, не желала терять даром ни секунды своего праздничного времени.

Итак, ты уехала, а я остался, и мне нужно жить без тебя. Смогу ли я? Нет, не смогу. Я начну ездить по Европе, читать лекции и писать книги, но меня больше не будет. Этот «кто-то» буду уже не я.

Его затошнило. Казалось, что трещавшая от боли голова держится на нем косо, как плохо насаженная звезда на рождественской елке. Он свернул в маленькую боковую улицу. Перед глазами выросла бензоколонка с развернутым плакатом: «Заправка по самым низким ценам и… бесплатный аспирин!»

Толстый усатый человек, похожий на Сталина, сидел в прозрачной будке. При его приближении он заулыбался.

— Мне нужен аспирин, у меня нет машины. Моя машина в Бостоне.

— Вам плохо? — вежливо и гнусаво спросил усатый, сверкнув камнем на указательном пальце. — Вам, кажется, плохо?

— Нет, — стуча зубами, ответил он. — Все хорошо. Мне нужно лекарство от головной боли.

Он выпил три таблетки прямо там, на бензоколонке, запил их кока-колой. Четвертую, оставшуюся в упаковке, сунул в карман. Заправщик мягко икнул и извинился.

— Вы уверены, что можете добраться до дому?

— Уверен. Спасибо.

Вернулся в гостиницу.

Телефон молчал. Красный огонек не светился.

Он бросился на кровать не раздеваясь. Комната с зарешеченным окошком накренилась, как лодка, и, зачерпнув густой дрожащей черноты, поплыла вверх. Он ухватился обеими руками за матрац и тоже поплыл вверх, все сильнее чувствуя подступающую к горлу тошноту.

Е-ще выше! Е-ще! Ну давай! В ушах звенело. Потом наступила тишина. В закрытую дверь спокойно вошел Копельбаум в белой рубашке и черных джинсах. Сел на стул.

— Да, — сказал он. — Умерла. Как мы и думали.

Лицо колдуна было сосредоточенным, густые брови хмурились.

Он не удивился ни его приходу, ни даже тому, что Копельбаум говорил по-русски.

— Старуха умерла? — догадался он. — Отчего она умерла?

— Старик ее отпустил, — сказал колдун. — Не мог удержать. Сил не хватило.

— А что со стариком? Где он?

— Там же, где она, — спокойно ответил Копельбаум. — Там же, где она.

— Умер? — поразился он.

— Нет, — покачал головой Копельбаум. — Его просто нет больше.

— Так он жив?

— Я не вижу никакого противоречия между тем, что человек не умер, но перестал быть. В одной реальности он есть, — тут колдун прищурился и сделал вид, что припоминает. — А в другой реальности его нет. Вот только которая из них виртуальная? Это по твоей части.

— Ты смеешься надо мной! — сказал он Копельбауму. — Но ты же знаешь, что она…

— Бросила тебя? — радостно и неприятно подхватил колдун. — И что ты намерен делать?

— Не знаю, — пробормотал он. — Я без нее не могу.

— Ах, это слова! — отмахнулся Копельбаум. — Все могут без всех и любой без каждого. Даже родители способны пережить своих детей, хотя уж это-то что за жизнь? А ведь ничего. По грибы ходят. — Он с каким-то особенным смаком произнес «по грибы ходят».

— У тебя есть этому объяснение? — спросил он колдуна.

— Есть, — небрежно ответил тот. — Все очень просто: живут уже не те люди, которые были до потери. Всем только кажется, что это они. А на самом деле они перестали быть, вот и все.

— Значит, если она ушла из моей жизни, меня больше нет? — спросил он.

— Тебя больше нет, — жестко сказал Копельбаум. — Не хочу обманывать. Но вопрос вот в чем: насколько тебе важно, чтобы ты был именно ты? Ведь и иначе тоже можно… Ну, не она, так… В конце концов… И потом: вы уже достаточно потрепали друг другу нервы…

— Оставь, — попросил он. — Что ты понимаешь?

— Только без патетики, — сморщился Копельбаум и поднялся со стула. — Без соплей. Баб на твой век хватит. А эта еще и истеричка к тому же.

— Я тебя убью, сволочь, — прошептал он.

— О! — захохотал колдун. — Вот ты и заговорил о смерти! Стало быть, голову в петлю? Бокал со снотворным? Десять пачек аспирина? Бесплатного к тому же? Я рад, что ты злишься, это оздоровляет… Меня убить невозможно, меня ведь нет. А себя ты убивать не собираешься, это болтовня. Ты хочешь удержаться на высоте, но тебя оттягивает вниз. Ты хочешь быть честным с собой, но в вашей истории быть до конца честным значит и впрямь умереть, поставить точку. Она бросила тебя, а ты — в ответ — лег и умер. Молчишь? Зря. С кем тебе еще поговорить, как не со мной?

— Подожди, — прервал он колдуна. — Что с нами будет?