Вечер в Византии

– Вообще на все. Ты вгоняешь себя в гроб. Зачем тебе тянуть этот воз?

– Наверное, незачем, – согласился Лотон, очевидно удивляясь собственному признанию.

– И что же?

– А что мне делать? Нежиться на аризонском солнышке в обществе таких же старикашек?

Его передернуло от нового приступа боли. Он судорожно прижал руку к животу.

– Это единственное, что я умею делать. Единственное, что я хочу делать. Пусть хотя бы такой поганый ничтожный кусок дерьма, как сегодняшнее шоу.

– Ты спрашивал мое мнение, – заметил Крейг.

– И ты его высказал, – кивнул Лотон. – Спасибо.

– Я иду спать, – обронил Крейг, вставая. – И тебе советую.

– Разумеется, – почти с раздражением отмахнулся Лотон. – Вот только запишу пару мыслей, пока еще в голове вертятся. Я назначил репетицию на одиннадцать.

Крейг еще не успел выйти, а он уже бросился к сценарию, лихорадочно царапая ручкой на полях, словно мог волшебно преобразить все к одиннадцати часам: сделать шутки забавными, музыку – одухотворенной, танцы – самозабвенными, аплодисменты – оглушительными. Вероятно, Лотон полагал, что даже Бостон его муками и стараниями к концу следующего дня станет совершенно другим городом.

Когда Крейг наутро пришел к себе в офис, Белинда уже успела положить на стол рецензии на пьесу Бреннера. Ему не было нужды их читать. По выражению лица секретарши было ясно: дела хуже некуда. Он все же прочел рецензии и понял, что надежды никакой. Спектакль снимут уже к субботе. Даже в Бостоне было лучше.

В субботу он пошел на заключительное представление. Театр был полупустым, а зрители – в основном контрамарочники. Крейг с облегчением отметил, что Бреннера не было.

Когда поднялся занавес и актеры произнесли первые реплики, его охватило странное чувство, что сейчас произойдет нечто чудесное. Все старались как могли, играли с увлечением, свято веря в ценность и важность слов, которые вложил в их уста драматург. Казалось, они совсем не расстроены оттого, что пьеса позорно провалилась, что критики посчитали ее нудной, что сегодня занавес опустится в последний раз, декорации разберут, огни погаснут, а сами они окажутся на улице в поисках другой работы.

Было некое подлинное рыцарство в их преданности профессии, заставившее Крейга прослезиться, хотя опытным глазом он подмечал недостатки в подборе актеров, режиссуре и трактовке, исказившей тонкий, многоходовой замысел пьесы и навлекшей гнев критиков на голову Бреннера.

Сидя в темном зале за рядами зиявших пустотой кресел, наблюдая то, что он считал слабым, сереньким спектаклем, Крейг неожиданно понял, что ошибочно судил о работе Бреннера. Впервые за долгое время его захватила чья-то пьеса. В его голове почти помимо воли стал складываться список тех поправок, которые могут вытянуть постановку. Устранить недостатки, высветить достоинства…

Когда спектакль закончился, в разных концах зала послышались недружные хлопки, но Крейг поспешил за кулисы, тронутый и взволнованный, надеясь отыскать Бреннера. Похвалить и ободрить.

Старик сторож у служебного входа узнал Крейга и, пожимая ему руку, грустно вздохнул:

– Ну разве не позор, мистер Крейг?

Бреннер, по словам сторожа, был на сцене, прощался с труппой и благодарил за все, и Крейг, не показываясь ему на глаза, подождал в боковой кулисе, пока Бреннер произнесет прощальную речь и актеры, шумно переговариваясь, не начнут расходиться по своим грим-уборным в тусклом свете лампочек.

Крейг не двигался, наблюдая за Бреннером. Он одиноко стоял среди декораций, изображавших угол убогой армейской казармы в воюющей Англии. Лицо Бреннера оставалось в глубокой тени, и Крейг не различал его выражения. С тех пор как они в последний раз виделись, Бреннер еще сильнее похудел, и твидовый пиджак висел на нем мешком. Вокруг тощей шеи был обмотан длинный шарф. Он выглядел немощным стариком, которого может ветром унести. Волосы совсем поредели, на макушке поблескивала лысина.

Занавес медленно раздвинулся. Бреннер поднял голову и посмотрел в пустой темный зал. За спиной Крейга послышался шорох: мимо протиснулась Сьюзен Бреннер. Она подошла к мужу, взяла его руку, поднесла к губам и поцеловала. Он обнял ее за плечи. Так они и стояли, молча прижавшись друг к другу, пока Крейг не обнаружил своего присутствия.

– Привет, – произнес он.

Мужчина и женщина, не отвечая, смотрели на него.

– Я смотрел сегодня пьесу, – продолжал он. – И хочу сказать, что был не прав.

Бреннеры по-прежнему не произнесли ни слова.

– Прекрасная вещь. Лучшая твоя работа.

Бреннер засмеялся сдавленным, захлебывающимся смехом.

– Сьюзен, – заторопился Крейг, – вы были правы. Мне следовало взять пьесу и показать Баранису.

– Спасибо, что вспомнили, – обронила Сьюзен. Усталая, ненакрашенная, в беспощадном свете ламп она выглядела совершенно изможденной.