– Знаю. И все же удивлена. Каждый раз, покидая тебя утром, я мучаюсь от мысли, что именно в этот день ты встретишь свою роковую любовь, или услышишь об актере или актрисе в Лондоне, Загребе или Афинах, игру которых тебе просто позарез нужно посмотреть, причем сегодня же вечером.
– Ни в Лондоне, ни в Загребе, ни в Афинах нет никого, с кем бы я хотел иметь дело; единственная роковая любовь, которую я встретил за весь день, – это ты.
– Какой ты милый, – просияла Констанс. Она по-детски любила комплименты. – А теперь расскажи, что ты делал, пока я трудилась.
– Три раза занимался любовью с женой перуанского оловянного магната…
– Ага! – засмеялась она. Ей нравилось, когда ее поддразнивают. Но не слишком зло.
– Подстригся. Обедал в маленьком итальянском ресторанчике на улице Гренель. Читал «Монд». Зашел в три галереи, едва не купил три картины. Выпил пива в «Флер», вернулся в отель и…
Он осекся, поняв, что она не слушает. Констанс уставилась на молодую американскую пару, проходившую мимо их столика в глубь зала. Мужчина был высок, с приятным открытым лицом, на котором так и читалось, что он в жизни не знал ни сомнений, ни бед и представить не мог, что кто-то где-то может быть ему врагом и желать зла. Девушка, бледная высокая красавица с черными как вороново крыло волосами и огромными темными глазами, верным признаком ирландских или испанских предков, двигалась с неторопливой грацией. Мех темной собольей шубы переливался на свету. Улыбаясь каким-то словам мужа, она коснулась его руки и повела в проход между стойкой и столиками, расставленными вдоль окон. Похоже, они не замечали окружающих, и это вовсе не выглядело намеренной грубостью. Просто они были так поглощены друг другом, что даже беспечный случайный взгляд, необходимость увидеть, а возможно, и узнать чье-то лицо казались непростительным расточительством, потерей драгоценного мига общения друг с другом.
Констанс продолжала смотреть вслед, пока они не скрылись в той части зала, что отводилась под ресторан.
– Прости, – извинилась она. – Боюсь, я тебя не слушала. Видишь ли, я когда-то знала этих людей.
– Красивая пара.
– Ничего не скажешь, – согласилась Констанс.
– Сколько лет девушке?
– Двадцать четыре. Из-за нее умер мой друг.
– Что?!
Такого он не ожидал услышать, особенно в баре отеля «Крийон».
– Что это ты встрепенулся? – хмыкнула Констанс. – Можно подумать, это единственный случай. Подобное происходит гораздо чаще, чем ты воображаешь.
– Не слишком она похожа на заурядную убийцу.
– О, какая там убийца! – рассмеялась Констанс. – Просто мой знакомый был в нее влюблен, прочел в газетах, что она вышла замуж, и через три дня скончался.
– Какая старомодная история, – покачал головой Крейг.
– Он и сам был старомоден. Восемьдесят два года, – пояснила Констанс.
– Откуда ты знала восьмидесятидвухлетнего старика? – удивился Крейг. – Тебе, конечно, нравятся люди постарше, но это уж слишком.
– Старика звали Кеннет Джарвис.
– Железные дороги.
– Железные дороги, – кивнула она. – Помимо прочего. В числе многого другого. Один мой поклонник работал с внуком Джарвиса. Не хмурься, дорогой. Это было до тебя, задолго до тебя. Старик любил окружать себя молодежью. Он владел огромным чудесным домом в Нормандии. Когда-то у него были и скаковые лошади. Он давал роскошные приемы, и по уик-эндам к нему съезжались сразу по двадцать – тридцать гостей. Веселились как могли: теннис, купание, катание на яхтах, выпивка, флирт – словом, что пожелаешь. Компании подбирались на диво веселые. Если не считать старика. Когда я впервые его увидела, у него уже начинался маразм. Ронял еду, обливался, забывал застегивать ширинку, засыпал прямо за столом и храпел так, что мухи дохли, ухитрялся за десять минут рассказать одну и ту же историю три раза.
– За удовольствия нужно платить, – наставительно заметил Крейг.
– Люди, давно его знавшие, ни на что не обращали внимания. Утверждали, что когда-то он был обаятельным, щедрым, воспитанным человеком. Страстным коллекционером книг, картин, хорошеньких женщин. Он овдовел совсем молодым и больше не женился. Мужчина, с которым я туда ездила, как и ты, говорил, что нужно платить за те радости, которые старик всю жизнь дарил людям, и что видеть, как он брызжет слюной, или слушать один и тот же рассказ три раза подряд – совсем уж не такая высокая цена. Особенно еще и потому, что дом, развлечения, еда и напитки ничуть не изменились и по-прежнему оставались великолепными. Так или иначе, только дураки смеялись за спиной старика.
– Не дай мне, Господи, – взмолился Крейг, – дожить до восьмидесяти.
– Дослушай до конца. Как-то на уик-энд приехала бывшая любовница Джарвиса со своей дочерью. Той девушкой, которую ты только сейчас видел.
– Не дай мне, Господи, дожить до семидесяти!
– Он влюбился в нее. Настоящая старомодная любовь. Каждый день цветы, приглашения на яхту матери и дочери и тому подобное.
– Но чего добивались мать и дочь? – допытывался Крейг. – Денег?