Вечернее утро

Добря ел, как ребенок: руками, чавкал смачно, лицо вытирал локтем

- Добря, сколько тебе лет?

- Двадцать шесть. А тебе?

- Не знаю. Наверное, лет двести

- Ты впервые спустился с неба? - спросил Добря, ничуть не удивившись.

- Впервые.

- У вас там все такие старые?

- Всякие.

- Я тоже хочу на небо. Возьми меня с собой.

- Это невозможно, Добря.

- Почему же? Я свяжу пух одуванчиков и полечу с ветром. Я уже думал об этом.

Его жены почтительно стояли вокруг стола, внимательно слушая. Впрочем, две крайних хихикали, наверное, обсуждали бороду.

- Икар плохо кончил, - сказал Лев Александрович.

КУКЛА

Часом позже косматый оборванец с треском ломился сквозь дикие дебри первобытных трав, затравленно озираясь: он давно уже все чаще ловил себя на том, что стал от всего шарахаться, а сейчас боялся крыс, хотя и был вооружен глиняным свистком, и время от времени на всякий случай посвистывал. Он боялся червей, похожих на удавов - забыл спросить у Добри, как побеждать этих тварей. В зарослях ромашек, громадных, как подсолнухи, он обмер, увидев чудовищного словно осьминог паука. В его сети, сплетенной из полиэтиленового шпагата, все еще трепыхалась крыса, как мумия, спеленатая полупрозрачной хлорвиниловой пленкой.

Он шел к Стирме, о которой думал постоянно. Он сказал себе: "Я люблю ее, и наплевать на все!", а Внутренний Голос не возразил и не опошлил, и Лев Александрович еще раз убедился, что тот действительно умер. Оставшись один, он принял одногласное решение. "Да здравствует всепобеждающая любовь!" - высокопарно твердил Лев Александрович, и некому было остудить его пыл. Продираясь сквозь заросли первозданного сада, он шел к своей Еве, чтобы начать жизнь сначала, ибо всерьез намеревался создать идеальную здоровую семью - любовь вдвоем, и пусть все подражают. Он придет с миром, он придет с добром, а повинную голову меч не сечет.

И вдруг он увидал коробку с куклой. Ее, ухватив за концы, тащили два кентаврика, очень похожих на догов, но с человеческими личиками. Они были на тропе, и потому он первым увидел их, затаился, чтобы не напугать своим видом. Им было тяжело, они увлеклись и не замечали человека. По розовым детским щечкам кентавриков катился пот. Помогая друг другу, они пытались перетащить коробку с куклой через громадную бетонную трубу, наверное, не могли догадаться, что ее легче обойти. Знали они, ЧТО находится в коробке, или им просто понравилась красивая картонная коробка? Выбившись из сил, они устроили ее концами на своих хребтах и, отпыхиваясь, принялись вытирать пот крошечными ручками. К несчастью, со стороны Льва Александровича дохнул ветер, кентавры одновременно вздрогнули, сбросили с себя коробку, и ускакали в чащу, стуча игрушечными копытами. Лев Александрович поднял коробку, сел с нею на трубу.

- Вот это номер! - по привычке сказал он вслух, распуская бантик упаковки. Вскрыв коробку, он убедился, что кукла все та же - новехонькая, с иголочки. - Это ведь надо же! - уже в который раз поразился он невероятной реальности. - Кукла только что из магазина, еще совсем недавно Лида водила ее по стеклу прилавка, но за столь короткое время бородища выросла до пупа! Чудеса, да и только! Кстати, о чудесах, - сказал он себе, - надо попробовать изобрести зеркало, ножницы, губную помаду и бигуди - это будет настоящим чудом для местных представителей прекрасного пола, и тогда он будет в полной безопасности.

Однако, додумал он, от тебя, наверное, дурно пахнет и вообще нужно как-то хотя бы искупаться и чем-то обкромсать бороду - ты всё-таки интеллигент, хотя Внутренний Голос обзывал тебя ханыгой, но это для равновесия.

Он вышел на довольно торную тропу и вдруг увидал девушку. Она тоже заметила его, в нерешительности остановилась, но постояв, побрела дальше. Она была одета в хорошую шкуру, застегнутую на одном плече, на голое тело проливались серебристые волосы. Девушка несла на бедре корзину, из которой капало, шкура на бедре была мокрой, шерсть лоснилась. Он застыл, словно раб перед повелительницей: таких красоток он не видал даже в журнале мод, которых у Лиды было полно. Она, поджав губки, искоса посмотрела восхитительно влажными глазами и, гордо вскинув голову, прошла мимо. В корзине ее лежал ком мокрых веревок. Она шла, словно манекенщица, демонстрируя дорогую шубку. Спустилась к ручью. Это было какое-то наваждение... Он никогда не считал себя принадлежащим к породе мужиков, которых хлебом не корми, дай поволочиться, но сейчас не удержался, потащился за ней, будто привязанный теленок. Она спиной, точнее голым плечом, чувствовала мужчину, и Лев Александрович заметил как кокетливо дернулось ее великолепное плечико. Как, наверное, счастлив был тот молодой человек, которому она досталась! Неужели и она родила урода? Природа дура: от прекрасного не должно рождаться безобразное.

Ручей в этом месте разлился, получилась довольно большая лужа. Зайдя в воду, она, грациозно присев, поставила корзину, и только теперь оглянулась, слегка улыбнувшись, и от этой улыбки у Льва Александровича вспыхнули уши.

- Как вас звать, девушка?