Вечерняя книга

В столярно-механическом цехе крепко и чисто пахло стружкой и опилками; в левой половине неспешно и деловито трудилась селезневская пилорама — продольные ее пилы со звоном раскраивали сосновое бревно на рыжие горбыли и сливочно-золотистые тесины; по правую сторону двое ребят в синих рабочих халатах и лысый дядька в овальных очках шуршали фуганками, постукивали молотками; на проходе высился штабель желтых, еще не проолифленных оконных рам…

— Видали? — кивнул председатель. — Он, Селезнев-то, на следующий год опять приезжал. Не утерпел. И ставить помогал, и сам же первую доску снял… Рассказывал, как собирался все хозяйство спустить на локомобиль. Нам-то проще было: сразу на электротягу…

Возвращенный, как и я, нашей встречей на двадцать лет назад, председатель щурил и без того узкие глаза, остро вглядываясь в прожитое и, вероятно, по-иному, крупно переосмысливая его; он припомнил еще какие-то подробности, связанные с Селезневым, в негромком низком его голосе звучали и одобрение, и уважение, и что-то поважнее того. То самое, что не очень умело пытался выразить в своем давнем рассказе и я, — запечатлеть всего-навсего один штрих, мазок нашего времени, в горниле которого до самых высоких проб прочности и чистоты переплавляются не только металлы, но и людские души.

НЕНАПИСАННЫЕ РАССКАЗЫ

Вероятно, у каждого пишущего есть сюжеты, темы, которые остаются нереализованными. И не потому, что на них недостает времени, — я не о тех замыслах, что уходят вместе с автором, когда быстротекущая жизнь действительно недодала человеку каких-то месяцев, сколько-то лет. Я о тех сюжетах, что живут с тобой и в тебе и, не мешая очередной работе, вдруг опять напоминают о своем существовании — то пожелтевшей записью в блокноте, то необъяснимым толчком памяти. Их сто раз и написать бы можно, сто раз, может, и начинал писать, да ничего не получалось. Недозрели? Перезрели? Обкатались от частых прикосновении так, что утратили всякий интерес для тебя? Все вроде и эдак, и все странным образом не так. Про себя я называю их — ненаписанные рассказы, прежде всего потому, что в моем представлении они должны были стать именно рассказами. И все определеннее понимаю, чувствую, что в силу тех же непонятных причин так никогда ими и не будут, останутся нерожденными. Однажды я и решил изложить суть некоторых из них, наиболее часто приходящих на ум — не столько в надежде как-то сохранить их, пустив на свет хотя бы недоносками, но и потому, что в каждом из них, по-моему, может оказаться что-либо поучительное и для других.

ГОРДЫНЯ