Вечерние волки

– А где беспокойные соседи, их уже забрали?

– Пару часов назад приезжал наряд, – как-то обтекаемо ответил Лев Исаевич.

– И их увезли?

– Не совсем. Полицейские заходили сюда, поскольку от нас первых поступил вызов. Сказали, что подобные вспышки бесконтрольной агрессии происходят по всему городу, все отделения забиты под завязку. Потому они, кстати, и добирались к нам столько времени. Но к их приезду наши бузотеры уже просто дрыхли на чужих ковриках. Так что их после моей консультации разнесли по квартирам и уложили в постели. С указанием звонить, если они снова затеют противоправные действия. Но пока все тихо.

Лев Исаевич всегда говорил очень обстоятельно.

– Кстати, занятия в школах и институтах отменили, – едва он замолчал, сообщила мне Лиля. – В местных новостях передали.

Но тут же поступила поправка от ее бабушки:

– Вообще-то сказано было только про детские сады и школы.

– Ой, бабуль, ну и про нас, значит, просто у нас институтов всего-то два на весь город! У педагогов небось тоже дети есть или внуки, больно им надо на работу переться, когда такое творится!

– А что творится? – вздрогнула я, все еще стоя в дверях.

– А никто пока не в курсе, к сожалению. – Лев Исаевич подошел, положил мне на плечи необычно крупные для такого субтильного мужчины руки, мягко переместил к столу и усадил на табурет. – Но скоро все прояснится. Так, семейство, я отбываю, звоните при малейшем…

Я погрела руки о кофейную чашку, даже отхлебнула немного – но при этих словах профессора немедленно подскочила на ноги.

– Мне нужно сходить домой!

– Конечно, одевайся, – тут же уловил ход моих мыслей Лев Исаевич. – Я провожу тебя до квартиры, а там поглядим.

Тепло разлилось по груди от радости, что войду туда не одна. Профессор, который годами был для меня просто «Лилин папа», вдруг показался мне настоящим героем.

– Я тоже с вами! – поднялась и Лиля, но отец ответил ей коротко и исчерпывающе: – Нет, ты, егоза, пожалуйста, побудь с бабушкой. Мы скоро.

Пять минут спустя мы стояли в некоторой растерянности перед нашим парадным. Выглядело тут все – будто Мамай прошел: доска объявлений сорвана и разбита о железную дверь на мелкие щепки, кодовый замок вырван и исчез, только проводки торчат. Лев Исаевич первым вошел внутрь, огляделся, поморщился: невыносимый запах публичного туалета за одну ночь прочно поселился на лестнице.

Лифт работал, я машинально нажала на кнопку вызова, но, когда разъехались его двери, профессор первым туда заглянул – и немедленно утянул меня к лестнице со словами:

– Ладно, прогуляемся лучше пешочком.

Я к тому моменту была так напугана и подавлена, что молча во всем ему подчинялась.

Вот и нужный этаж. Мои дрожащие руки неловко роются в кармане пальто, тащат ключ, но он почему-то никак не желает проворачиваться в замке. Дядя Лев мягко отводит мои руки, пробует – безуспешно – сам, потом просто толкает дверь – и она распахивается. Я ловлю на себе вопросительный взгляд, бормочу испуганно:

– Да, я же не закрыла, когда убежала, а они… наверно…

Мне до тошноты страшно: в открытую квартиру за ночь мог ворваться кто угодно, или, напротив, мои родители и брат покинули ее в неизвестном направлении.

Цепляясь за дверь, я на дрожащих ногах вслед за моим провожатым вступаю в прихожую, внезапно вздрагиваю: мне кажется, будто на полу приготовилась к броску желто-зеленая змея. Но Лев Исаевич подбирает ее – это всего лишь шарф, чужой, у нас ни у кого такого нет, – и кладет на тумбу. Скидывает ботинки и идет прямиком в родительскую спальню. Когда я собираю все свое мужество, чтобы зайти следом, он уже щупает пульс у мамы, лежащей на спине почти поперек постели. Брат свернулся в ее ногах, дышит тяжело, как больной щенок, вздрагивает со всхлипами, в общем, живой. Но папы тут нет.

– Не бойся, Саввочка, они просто спят, – закончив скорый осмотр, говорит мне профессор. – Нормальный здоровый сон.

И идет дальше, в гостиную.

Отец там, он лежит ничком на диване, рука упирается в ковер, голова зависла над краем. Но я не успеваю умереть от ужаса – дядя Лев стремительно пересекает комнату, берет ту самую свисающую руку, успокаивающе улыбается мне.

– Сав, воды принеси!

И я отправляюсь на нашу кухню, которую невозможно узнать: тут опрокинуто и побито все, что можно опрокинуть и разбить, холодильник распахнут настежь, полки вытянуты и продукты разметаны по полу. Я снова начинаю думать, что в квартире все же побывали чужие. Воду приходится набрать из-под крана и не в чашку – не вижу ни одной целой, а в пластиковый контейнер. Спешу назад в гостиную, но застываю в шаге от порога, услышав какой-то странный голос отца – будто его горло забито песком:

– Что такое? Это больница?

– Да бог с тобой, Гриша, это твой родной дом, – ласково уточняет дядя Лев.

– Мой дом, в смысле? А ты откуда появился, Левка? Почему я тебя обычно вижу в самые плохие дни жизни?

Лев Исаевич издает какой-то горловой звук, похожий на печальный смешок. И затем произносит странную фразу:

– Потому что история повторяется, Гриша. Помнишь, что было двадцать пять лет назад?