Вечерние волки

Ого, вот это неожиданно. Я старательно напрягаю слух, даже прикладываю ладонь к дальнему уху.

– Что было? Ничего я не помню, это ж я пацаном тогда был…

Голос отца постепенно затухает, звуки сливаются в кашу.

– Пацаном ты, конечно, был, а вот забыть – вряд ли забыл, – доносится до меня спокойный ответ профессора.

Поскольку разговор не возобновился, я все же зашла в комнату, протянула дяде Льву нелепую тару с водой, прежде чем он успел освободить мне место на краю дивана. Отец все еще внушал мне ужас, и я не знала, как скоро залечится эта рана. Потому поспешила покинуть гостиную, в своей комнате по-быстрому переоделась, причесалась и связала волосы в хвост – для традиционной косы слишком ныла голова.

Льва Исаевича я обнаружила на кухне, он с близоруким прищуром озирал весь этот погром, нервно потирал ладони. Услышав мои шаги за спиной, произнес:

– Знаешь, Саввочка, тебе трудно будет управиться с этим бардаком. Предлагаю пока побыть у нас, вечером я приду с работы и мы все вместе тебе поможем. Вполне возможно, твои родители скоро будут в норме, но, боюсь, не сегодня…

– Дядя Лев, а что случилось двадцать пять лет назад? – перебила я.

Лилин отец поднял на меня встревоженные глаза:

– Услышала, значит? Слухастая. В общем, тогда в городе тоже творилось нечто странное. Говорили про отравление американской гуманитаркой, но это так ничем и не подтвердилось.

Тут я спохватилась:

– Погодите, вы ведь переехали в наш город лет шесть назад, даже меньше, разве нет? Лиля тогда пошла в седьмой класс. Так как же вы говорите?..

– Ну, в моем случае это стало возвращением, – ответил профессор. – Тогда были сложные времена, зарплату не платили, а моя жена – ты никогда ее не видела – тяжело болела, нуждалась в хорошем питании, натуральных продуктах. Я уволился, и мы перебрались на Украину, к ее родителям, там и наша Лиля родилась. А после смерти жены мы вдвоем с дочкой вернулись сюда, к моей матери.

Тут он глянул на часы, сокрушенно покачал головой:

– Все, должен бежать. Пойдем к нам, Саввочка, очень тебя прошу. Пообедаешь, отдохнешь…

Но я решительно мотнула головой:

– Нет, я не могу оставить родителей, когда они непонятно в каком состоянии. И нужно хоть немного прибраться. Здесь же, ну… мне можно остаться в квартире?

Понурый и озабоченный вид Льва Исаевича красноречиво говорил о том, что он в этом отнюдь не уверен.

– А… что-то еще может случиться?

– Давай, Сав, договоримся, – перебил меня профессор. – Если ты вдруг почувствуешь себя в опасности, немедленно бросай все и беги к нам. По улицам одна никуда не ходи. Включи телевизор на городской канал, возможно, будут какие-то новости. И лучше все же…

– Нет, не могу!

– Ладно, тогда хоть почаще созванивайся с моей Лилей. Все, побежал!

Стоило Лилиному отцу торопливыми шагами покинуть нашу квартиру, как я всем нутром осознала, что только изображала из себя смелую и самостоятельную. Теперь же ужасно хотелось броситься следом, закричать, догнать – только не оставаться здесь. Призвав на помощь все свое мужество, я с мрачной решимостью набросилась на кухню.

Уборка никогда не была моим коньком, так что, ворочая весь этот хлам, раз за разом вынося на площадку набитые мусором мешки, я ощущала себя просто героиней. Уцелевшие вещи и пригодные к употреблению продукты раскладывала на столе, пока что он и наполовину не был заполнен. Когда удалось отыскать заварку и сахар, сделала чай и первую чашку понесла отцу – кажется, мать с братом так пока и не просыпались.

Отец сидел на диване и курил, скидывая пепел прямо на ковер – вещь просто невозможная, пришлось подсунуть ему блюдце в качестве пепельницы. На меня он даже глаз не поднял, может, что-то вспомнил из тех давних лет и теперь мучительно переживает? Я предпочла в это не вдаваться, вылетела пробкой прочь. Занялась ванной комнатой, где тоже обнаружились следы непонятного погрома.

Когда я закончила, со стороны кухни уже доносились обычные повседневные звуки, и мне стало чуточку легче. Ненадолго, как оказалось. Вернувшись туда почти бегом, я обнаружила мать – она широко распахнула дверь холодильника и, уперев ладони в полусогнутые колени, что-то там высматривала. Потом только я заметила брата, который в дальнем углу кухни забрался с ногами на табуретку, теребил как-то заторможенно бахрому шарфа, тащил из нее нитки. Он не поднял на меня глаз, да и мать не обернулась. Только спросила сухим недовольным голосом:

– Что, черт возьми, случилось с нашей квартирой, ты можешь мне объяснить?

Я не могла, честно. Но говорить что-то было нужно, и я забормотала:

– Ну, в городе массовое отравление, вам тоже вчера было совсем плохо, потому так и получилось.