Вечерний свет

Искушенный немецкий читатель, конечно, успел познакомиться с понятием «литература Сопротивления». Эта литература приобрела свой особенный блеск и свою особенную твердость в огне войны и в тисках угнетения. В силу самой своей природы литература Сопротивления должна была стать выразителем чаяний и мыслей только одной из двух противоборствующих сторон, ибо сопротивление одной стороны обусловливается атаками другой, а призыв к защите свободы и человеческого достоинства направлен против тех, кто хотел бы вытравить из людей все истинно человеческое. Разумеется, в конечном счете все достойное наименования литературы — у всех народов и во все времена — порождалось тем же гуманистическим духом; но в эпоху фашизма это мировосприятие выступило в новом для нас свете, демонстрируя одновременно и свою беззащитность, и свою безграничную стойкость. И оно же выразило твердое намерение не отдавать борьбу с повседневной скверной на откуп одной лишь политической агитации, но активно бороться с этой скверной средствами поэзии, именно метафорой, аллегорией, символом, рождающимся на поэтической основе воображения и фантазии.

В некоторых оккупированных странах — таких, как Франция, Югославия, Италия, где демократическая литература имеет давние и прочные традиции, — литература Сопротивления оказала на всю литературную жизнь нации действие, подобное переливанию крови: наполнившись свежей кровью, тело, пульс которого хотя еще и оставался равномерным, но едва-едва прослушивался, внезапно обрело невиданную доселе бодрость и силу. Обновляющее значение литературы Сопротивления теперь уже неоспоримо, и если иные снобствующие любители острых ощущений сделали ее предметом своих застольных бесед, это никоим образом не может поколебать очевидной истины.

В конце войны и с установлением мира многие задавались вопросом: а обнаружится ли в Германии что-либо подобное литературе Сопротивления. Однако с самого начала было ясно, что к Германии придется подходить с несколько иной меркой. Уже сама постановка вопроса свидетельствовала о том, что литературы Сопротивления французского или итальянского образца здесь не существовало. В годы немецкой оккупации французы сумели легальным и нелегальным путем распространить среди населения великое множество антифашистских романов, повестей и стихотворений. В Германии положение было иным: можно было — во всяком случае, хотелось — надеяться, что хотя бы после войны на свет будут извлечены до поры до времени державшиеся под спудом рукописи, которые страстным обновленным языком поведают о пережитом.

Но и эти надежды не оправдались. То, что до сих пор появлялось в нашей печати под маркой «литературы Сопротивления», было либо столь незначительно, что вообще не заслуживало названия литературного произведения, либо до неприличия сильно отдавало конъюнктурщиной и подделкой.

Поэтому возможность представить книгу, литературные и политические достоинства которой дают нам полное право считать ее первым и, надеемся, не последним вкладом в littérature de la résistance[44], является для нашей серии «Новые книги» настоящим событием. Профессор романских языков и литератур Марбургского университета Вернер Краус известен как один из крупнейших знатоков испанской культуры и как создатель «Поворота». Книга со столь странным названием — «НПО, или Страсти галиконской души», — выпущенная издательством Витторио Клостермана, свидетельствует о незаурядном и исключительно своеобразном писательском таланте Крауса.

Сочинение объемом в 370 страниц родилось не за письменным столом. Автор, приговоренный национал-социалистами к смертной казни, писал его в наручниках, когда сидел в застенках Плетцензее и тюрьмах вермахта, на волю же эти украдкой и второпях писавшиеся листки сумел вынести его товарищ по камере.

Иные читатели, быть может, вообразят, что за таинственной аббревиатурой, стоящей на титульном листе, скрывается одна из тех научных фантазий, что некогда были и, вероятно, еще долгое время будут столь популярны. Таких читателей ждет разочарование, ибо это вовсе не научно-фантастический роман в стиле Жюля Верна или Ганса Доминика{113}, а… Впрочем, мы и сами затрудняемся дать точное определение жанра этой книги. «НПО» — не роман, не поэма, не репортаж. Что же такое «НПО»?

Послушаем сначала автора. По его словам, в данном случае мы имеем дело с «попыткой осужденного внести свой вклад в постижение феномена Германии». А дальше Вернер Краус говорит:

«Но под давлением обстоятельств мне пришлось прибегнуть к символике, которая, развиваясь по собственным законам, вышла далеко за пределы первичного осмысления».

В этом последнем предложении запечатлено одно из самых исконных и самых рискованных откровений писательского труда: непредсказуемое, едва ли не колдовское разрастание образов и форм, вышедших из-под пера почти непроизвольно.