Вечерний свет

Сон здесь опережает реальный ход истории. Вартенбург силен духом (реальным его прототипом, на наш взгляд, можно считать графа Клауса фон Штауффенберга, одного из самых решительных и передовых по своим взглядам участников антигитлеровского заговора 20 июля 1944 года. Он, как отмечают историки ГДР, «желал уничтожить вместе с Гитлером всю ту систему, преступность которой он осознал»[70]). Но высокий нравственный потенциал борцов германского Сопротивления далеко превосходил их возможности. Подобно русским декабристам, и они были «страшно далеки… от народа» (Ленин). Этой ситуации соответствует фантастический колорит рассказа: суровая реальность здесь корректирует видения будущего.

Строго реалистическое письмо преобладает в последующих рассказах, в которых прослеживается та же «вартенбурговская» тема преодоления сомнений и прихода решимости (уже не во сне, а наяву). Эмигрант Нойберт («Время одиночества»), мстя фашистам за поруганную честь своей жены, обретает, казалось бы, утраченную им в будничных заботах силу воли. Своеобразная «обрамляющая» композиция рассказа как бы подчеркивает, что Нойберт будет бороться и дальше. Безымянный повстанец из варшавского гетто («Время общности») становится одним из участников восстания обреченных; еврейским повстанцам помогают польские товарищи. Проза Хермлина, всегда пластичная, достигает особой наглядности в описании Варшавы под пятой врага: пожаров, уличных боев, жестоких эсэсовских облав.

В отличие от своих первых новелл, Хермлин в эти годы стремится к полной художественной объективности, к спокойному повествовательному тону (оттеняющему драматизм происходящего). Сдержанность автора уже ничем не напоминает характерный для его прежней прозы стиль экстатической исповеди. (В этом новом ключе написана книга кратких документальных очерков о борцах немецкого Сопротивления «В первом ряду», 1950). Но в середине шестидесятых годов происходит неожиданное возвращение поэта к субъективно окрашенной прозе — тем более явное, что его проза становится лаконичнее и уплотняется. Вместо большой повести («Время одиночества») мы видим лирические фрагменты. И эта новизна формы еще более оттеняется открытой политической тенденциозностью, какой проза Хермлина никогда не знала. Казалось бы, невинные воспоминания детства заканчиваются «переговорами с неукротимой совестью» (А. Ахматова). В самом значительном рассказе «Мост Корнелиусбрюкке» контрастно сопоставлено безмятежное детство будущего поэта «в комнатах, бесшумных и полных света», где звучит старинная музыка, со страшными подробностями убийства Либкнехта и Красной Розы 15 января 1919 г. (Хермлину тогда было всего четыре года).

4

Воспоминания Хермлина не утешают, а бередят старые раны. К воспоминаниям такого рода принадлежит и главная книга писателя «Вечерний свет» (1979). Это — именно личное, лирическое, очень субъективное свидетельство современника, хотя жанр книги очень сложен. Чисто лирические «партии» (воспоминания раннего детства, память о семье, о близких, о товарищах юности, частые видения и сны героя, в которых — в фантастической форме — нередко предстает то, что с ним было или будет, и так ярко проявляется присущее ему трагическое восприятие жизни) сочетаются с исповедальной прозой, где поэт вновь присягает на верность тем передовым идеям, которым он отдал свою жизнь. Особенность книги в том, что разделить в ней эти два пласта почти невозможно. Политика вторгается в жизнь героя уже с раннего детства. При чтении иных страниц невольно повторяешь крылатые слова Блока: «Двадцатый век… еще бездомней, / Еще страшнее жизни мгла, / Еще чернее и огромней / Тень Люциферова крыла». И сразу же возникают в памяти последующие неизгладимые строки поэмы, в которых поэт пророчит

…Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи.

Семилетним мальчиком, воспитанным, как уже говорилось, в благополучной, несколько тепличной, оранжерейной обстановке, Руди Ледер был потрясен известием о злодейском убийстве Вальтера Ратенау, министра иностранных дел Веймарской республики, незадолго до этого подписавшего — совместно с Г. В. Чичериным — мирный договор с РСФСР (в Рапалло, в 1922 г.). Это убийство человека, с которым был знаком отец героя, — грозное предвестие тех событий, той череды испытаний, через которую в дальнейшем суждено пройти герою книги. Он наблюдает мощные забастовки и многотысячные демонстрации берлинских рабочих, сам участвует в митингах, слушает речь Вильгельма Флорина — одного из плеяды тех кристально чистых борцов, которых воспитала компартия и которыми поныне гордится ГДР. Затем следует уже совсем иное: «мирный» захват власти Адольфом Гитлером, фашистские факельные шествия, равнодушие и тупость одних, открытое предательство других. Но он ясно видит и героизм тех немногих, которые — как антифашист Альберт Г., позднее сражавшийся в Испании, — в эти мрачные годы спасли честь Германии, ее рабочего класса.