Вечерний свет

«Что же до твонх размышлений о кастах в Индин, писал он, то вопрос этот, брат, далеко не новый. Помнится, я читал об этом еще в тридцатых годах — дореволюционная еще какая-то была книга, — вот только, знаешь, не помню ни автора, ни названия. Так там этому вопросу довольно много посвящено было места. Честно говоря, не понимаю, почему ты именно к этим кастам привязался? То, что счастье человеческое зависит от того, насколько действительная жизнь согласуется с представлениями о ней, с идеалом ее, — в этом я тебя поддерживаю, полностью твою мысль разделяю. Известное же правило: накорми голодного, наестся — и в блаженство впадет, на седьмом небе от счастья будет. А у другого обеды из сорока блюд — а ему все свет не мил. Так это. Но при чем здесь касты, подумай! Ведь сам же написал: «выродившейся социальной организацией», — то есть осознаешь это, осознаешь, что какой-то порок был в этой организации, раз она выродилась. А порок какой, порок простой: герметичность. Заперли тебя в твоей ячейке — и сиди там, вот тебе твой идеал — и будь доволен, и сын твой там будет сидеть, и внук, и правнук, а ну как правнук таким родится, что идеал-то этот не по нему будет, не впору, то ли широк, то ли узок? Предположим, ты из касты неприкасаемых, и он, значит, из касты неприкасаемых, а при этом — совершенно необычайных умственных способностей человек. Вот уже и нет гармонии, несправедливость вместо нее, дисгармония. Родись, скажем, Михайло Ломоносов не свободным помором, а крепостным Орловской какой-нибудь губернии, был бы в России Ломоносов? Не было бы. Социальное соцнальным, а и биологическое, врожденное, со счетов не сбросить. А в высшей, управленческой касте ну как дураки от сытой-то жизни заведутся? А заведутся непременно, пусть в первом поколении все умники, так уж во втором объявятся, а в третьем — и подавно: стоячая вода цветет, знаешь же. Хороша, в дело пригодна, да для питья только проточная. Проточная. Чтобы все время перемешивалась. Такое вот мое мнение насчет каст. Ты, правда, пишешь: «Если общество поделено на различные группы, социально равноправные, но функционально разнородные». Но. я, знаешь, как-то не могу понять: что же это за разделение, коли социально равноправные? Это не разделение. Разделение — когда именно что неравноправие. Другое дело, и тут я с тобой согласен, что жизненные установки у нас во всех закладываются одинаковые. У одного руки неумелые: начнет гвоздь забивать — обязательно по пальцу угодит, да голова зато — любую задачу с любыми звездочками решит. У другого в дневнике по математике с физикой одни двойки стоят, зато на уроке труда рашпиль у него в руках прямо играет. И вот двое эти, они за одной партой сидят, по одной программе учатся, этого учитель за то распекает, что он с молотком как следует управляться не умеет, как же он жить, этакий неумеха, будет, не прокормит себя; того, только другой учитель, — что он совсем головой варить не желает, одна ему дорога — в чернорабочие. Пугают детей, уродуют. Это я крайние, конечно, случаи привел, большинство посередине, между ними, но, поглядишь вокруг, сколько же мечутся, не могут определить, кто они: технари, гуманитарии, ученые, мастеровые? Собственно, вот написал — вижу: это я даже не о жизненной установке, а просто о профессиональной ориентации, однако профориентация — тоже немало. Правильная профориентация — может, основа основ жизненного счастья. Она, может, и жизненный-то идеал формирует. Да не «может» даже, а точно. И неблагополучно тут у нас, неблагополучно, в этом я с тобой согласен, кампаниями отделываемся, вот сейчас действительно ПТУ все строят, по радио, по телевидению, в газетах — все одно: ПТУ да ПТУ, а завтра, глядишь, в другом месте сплошная прореха».

Написавши «прореха», Евлампьев как выдохся, перо остановилось — дальше не писалось. Он положил ручку, взял исписанные листы, собрал их по порядку и стал перечитывать написанное. Ему не понравилось, как он написал про жизненную установку, жизненный идеал, — свел что-то действительно к профессиональной ориентации, он чувствовал все это и думал этом вовсе не так плоско, как вышло, много глубже… но уж как вышло, так и вышло.

Он встал, прошелся до окна и вернулся обратно к столу. Постоял над ним, сходил на кухню, выпил холодного кваса из холодильника и снова сел.

Надо было что-то ответить Черногрязову относительно его сна с Аксентьевым, но что? Как тут ответишь?.. Ну, стал сниться, ему вон эта старуха снится, да будто она еше Галя Лажечникова… Старость уже, наверно, все это… какие-то, поди, клетки умерли, закальцевались — вот оттого и все фокусы.