Читаем Вечерний свет полностью

Вечерний свет

Александр Кушнер , Белла Фишелева , Норман Партридж , Стефан Хермлин , Стивен Кинг , Стив Резник Тем

Душа — элизиум теней и хочет быть звездой,Но звезды знают ли о ней в ее тоске земной?Они горят мильоны лет, быть может, потому,Что о душе и речи нет у спрятанных во тьму.Но, может быть, во тьме ночной, в сиянье неземномЗвезда б хотела быть душой, омытой летним днем,И в хладной вечности своей, среди надмирной тьмы,Раскрыв объятья для теней, быть смертною, как мы.

«Утром тихо, чтобы спящую…»

Утром тихо, чтобы спящуюМне тебя не разбудить,Я встаю и дверь скрипящуюПробую уговоритьОбойтись без скрипа лишнего,И на цыпочках, как вор,Может быть, смеша Всевышнего,Выбираюсь в коридор.Есть в моем печальном опытеЗнанье горестное. Вот,Так и есть: в соседней комнатеНа столе записка ждет:«Провела полночи с книжкою,Не могла никак уснуть.Постарайся утром мышкоюБыть. Не звякни чем-нибудь».Спи, не звякну. Все движенияОтработаны, шаги,Как церковное служение,Не забыты пустяки,Всё обдумано и взвешено,Не должно ничто упасть.Спи. К любви печаль подмешена,Страх, а думают, что страсть.

«Мы в постели лежим, а в Чегеме шумит водопад…»

Мы в постели лежим, а в Чегеме шумит водопад.Мы на кухне сидим, а в Чегеме шумит водопад,Мы на службу идем, а в Чегеме шумит водопад,Мы гуляем вдвоем, а в Чегеме шумит водопад.Распиваем вино, а в Чегеме шумит водопад.Открываем окно, а в Чегеме шумит водопад.Мы читаем стихи, а в Чегеме шумит водопад.Мы заходим в архив, а в Чегеме шумит водопад.Нас, понурых, с колен, а в Чегеме шумит водопад,Поднимает Шопен, а в Чегеме шумит водопад.Жизнь с собой не забрать, и чему я особенно рад, —Буду я умирать, а в Чегеме шумит водопад!

«Мои друзья, их было много…»

Мои друзья, их было много,Никто из них не верил в Бога,Как это принято сейчас.Из Фета, Тютчева и БлокаИх состоял иконостас.Когда им головы дурили,«Имейте совесть», — говорили,Был горек голос их и тих.На партсобранья не ходили:Партийных не было средь них.Их книги резала цензура,Их пощадила пуля-дура,А кое-кто через арестПрошел, посматривали хмуро,Из дальних возвратившись мест.Как их цветочки полевыеУмели радовать любые,Подснежник, лютик, горицвет!И я, — тянулись молодыеК ним, — был вниманьем их согрет.Была в них подлинность и скромность.А слова лишнего «духовность»Не помню в сдержанных речах.А смерть, что ж смерть, — была готовностьК ней и молчанье, но не страх.