Вечерник

Луна высвечивала путь,
голодная пищала рысь,
в деревне где-то выли псы,
шел путник поздний сквозь кусты,
ему до дома далеко,
а вечер был под Рождество.

Усталый шел он в тишине,

по снегу шел и по тропе,
он торопился к очагу,
хлеб белый нёс в свою семью,
где все привыкли есть кору.
Дал барин хлеба бедняку.

Вокруг темно и ни души,

вдруг видит – отрок впереди,
сидит безмолвный на снегу,
в ладони дышит на ветру,
и будто каменный молчит,
свет лунный зримо холодит.

Пойдем, несчастное дитя,

со мной, согрею я тебя, —
страдальца юного берет,
на хутор дальний с ним идет,
и с хлебом, к празднику вдвоём,
вошли они в желанный дом.

Жена сидела у печи,

держа ребенка на груди:
ты задержался, милый мой,
входи скорей к себе домой,
и гостя пригласи, – сама
спокойно отрока ввела.

Казалось от её любви,

огонь теплее стал в печи,
она забыла про нужду,
и стол готовит к ужину,
хлеб радостно она взяла,
и молоко, что припасла.

Соломой крыт холодный пол,

рождественский сегодня стол,
уже садится детвора,
остался отрок у огня,
его хозяйка позвала,
и посадила у стола.

Молилась дружно вся семья,

жена хлеб резать начала;
благословен будь нищих дар:
гость юный с места так сказал,
слеза в глазах его была,
когда ломоть взяла рука.

Хозяйка делит каравай,

но тот в руках не убывал,
была она изумлена,
на гостя взгляд перевела,
но перед ней не тот, кто был,
а словно облик изменил.

Глаза, как будто две звезды,

лицо светилось изнутри,
лохмотья пали с плеч долой,
как след туманный над горой,
гость превратился в ангела,
прекрасного, как небеса.

Избу свет дивный озарил,

сердцам надежду подарил,
свершилось чудо здесь в глуши,
для праведных людей в ночи,
и нет прекрасней Рождества,
посланец среди них Творца.

С тех пор прошло немало зим,

я как-то дом тот посетил,
пришел туда под Рождество,
у очага, за тем столом,
с седеющею головой,
сидел хозяйский внук с семьей.

С ним рядом чуткая жена,

детей веселая гурьба,
и радостно всем в доме том,
они молились за столом,
и было видно, как они
в святыню верят во все дни.

А под единственной свечой,

за той смиренной трапезой,
стояла кружка с молоком,
и рядом белый хлеб ломтем,
спросил я – для кого еда,
в ответ – для ангела Творца.

1832

Из «Сказаний фенрика Столя»

Кульнев[1]