Вечерник

Похож немного Крым степной на выжженный в уме Израиль,
и горько холодит рассвет, дотрагиваясь до окраин,
мы поднимаем голову от плеч, и расправляем плечи,
а плечи, будто крылья альбатроса в море, бесконечны,
а скалы по краям изъеденных равнин чуть рахитичны,
черту судьбы между водой и небом чертят так тактично,
что, кажется, уж нет нужды куда-то плавать и идти,
а остается только прыгнуть вверх и по небу грести,
причудливые женщины и здесь изысканно двуличны,
но только здесь лавандой пахнут их тела почти первично,
когда в ночном стогу колени раздвигаешь, словно горы,
а звезды в спину тычутся, как будто чьи-то злые взоры,
переливаешь тогда ночь, как из ведра холодную водицу
вливаешь в кипяток, чтоб остудить надменную девицу.

21.

У могилы Толстого не ангелы плачут, а жабы орут,
не один приходил я сюда, совершая душевный кашрут,
совратив предварительно деву гнедую в вонючем вагоне,
шел сюда по росе, созерцая часы на короткой ладони,
в запрещенную ныне лапту с первоцветом ольхою играя,
и, как шлейф за невестой стелясь потихоньку, ликуя, летая,
сквозь туман, что разлегся, скрывая следы на примятой траве,
и сутулую тень человека, горящего утром в огне,
я очнулся вчера головой на коленях толстушки Ребекки,
в темной комнате в черном провале времен возлежали мы вместе,
вспоминая о том, как вчера, не из правды, а просто из мести,
первородство украл у Исава Иаков, любимчик Ревеки,
и ушел, как трамвай, дребезжа в поворотах причудливых линий,
безнадежно сминая на рельсах предутренний искристый иней.

22.

Она любила апельсины, и ела их почти в бреду,
ломая дольками картинно в кафе на «Чеховской» в углу,
чуть вздрагивая телом белым, как засыпая на снегу,
роняя слезы врозь и купно, шепча в дебелую луну,
и взглядом рассекая спешащую по Дмитровке толпу,
передавала глухо мне снов своих звериную тоску,
глаголы слов чуть шевелились в воздухе половозрелом,
шипя, согласные струились медленно из губ неспелых,
я ж наслаждался видом тела, предчувствуя свои грехи,
и мелом, проводя по коже, забеливал все волоски,
я был жесток, как корабелы, приковывая нас к веслу,
по линии ветхозаветного надреза лицом к лицу,
по кромке шли пленительной могилы к крещению любви,
увы, растаяли, как крысы, в той заповеданной глуши.

23.