Вечерник

Мы вернемся, и в снежном лесу я устрою засаду,
посажу я больницу в лесу, как простую рассаду,
соберу я вокруг живородную смрадную падаль,
мертвотварную нубель сожгу вместо тех, кто не падал,
всем я дам имена, возрождая их хладные души,
нарисую глаза голубые и детские уши,
и с костей соскребу их гнилые больные тела,
в чистый рот им вложу полнокровный язык и слова,
и в людей превращу эти сладкие спелые туши,
их вчерашний порядок и мир я наверно разрушу,
сквозь снега проложу я на север дороги прямые,
погоню я туда эти толпы мятежно слепые,
по пути с сатанинскою тенью столкнусь в состязанье,
отрублю ей башку, несмотря на ее обаянье.

18.

Между домом и тенью от дома есть линия дома,
всякой ночью сюда тороплюсь, Гавриилом ведомый,
круглый год у крыльца здесь играют и скачут блудницы,
на могилах танцуют их тени, как адские жрицы,
и за деньги ведут вавилонских блудниц к колесницам,
посыпают их солью, сажая ночами в темницы,
здесь под снегом лежит почерневшая в мыслях листва,
а на землю с дождями стекает святая вода,
и сжимая в руке предпоследнюю лепту вдовицы,
я иду, наступая в следах на следы от ресницы,
узнавая из книги любовные мысли девицы,
взгромыхают в руке моей белые спички, как спицы,
подожгу я фитиль у лампады, как вечное чудо,
так спасусь благодатным огнем я от свального блуда.

19.

Не рожденные дети во мне, как в реторте бурлят,
как удобно – они и не пьют, не едят, но не спят,
они вечно мне в сердце, в мозги и в мошонку стучат,
и по ним мои чувства отца завсегда голосят,
мне так страшно порой, что я их никогда не любил,
оттого что их мне никогда и никто не родил,
как нельзя отменить казнь Петра на окраине Рима —
не удастся страдание скрыть под гримасою мима:
у одной неврожденной жены волосатый живот,
у другой слишком нежная рожа, пленительный рот,
а у третьей – промежность в глазах и изъязвленный бок,
все, писать не могу – нормативный кончается слог;
я, конечно, от женщин красивых совсем не устал,
но с какой же я страстью троих абортанок послал.

20.