Вечером осени

«Я пропитался ароматом твоих духов. И просто вспоминая о тебе, чувствую его фантом. Он действительно сводит с ума…

Твои глаза самые шикарные на свете. Я прошу тебя смотреть на меня, но ты лишь изредка стреляешь взглядом, только в темноте смотришь прямо… И каждый такой выстрел – метко в сердце.

Твои вечно холодные руки самые нежные. Помнишь, как я согревал их сначала своими руками, а потом дыханием?..

Овал твоего лица безупречен. Я знаю – у тебя мурашки от того, что нежно вожу кончиками пальцев по твоей шее, чувствуя биение артерии.

Твои тёплые виски тают под моими губами, а когда целую твою шею… таешь ты?

Твой голос, твой сладкий шёпот, твоё дыхание… Я слышу его так близко, что могу различить каждую нотку. И когда что-нибудь мне рассказываешь, хочется утонуть в мелодии твоих слов.

Я обнимаю твои хрупкие плечи, и ты прижимаешься ко мне, даря теплоту и ласку. А когда стою за твоей спиной и обнимаю, прошу, чтобы твоя голова легла на моё плечо, открывая нежную шею. И вот разворачиваю тебя и заглядываю в омут изумрудных глаз, ближе, ближе…

Твой носик самый великолепный. Я задеваю его своим, и он такой же холодный, как твои руки… да, ведь на улице уже давно не лето… И я согреваю его.

Ничего не пробовал вкуснее твоих губ. А когда ты первый раз ответила на мой поцелуй, помнишь?.. Мы же сразу почувствовали друг друга, как одно целое.

Ты самая хорошая, самая добрая, самая милая и нежная… ты моя врединка)*. Я очень счастлив, что встретил тебя, и ты рядом. Так больно покидать тебя на целый год… Не забывай меня)*.

Набоков сказал: «Многоточие – это следы на цыпочках ушедших слов». Здесь многоточия – следы моих чувств, которые невозможно выразить словами… Я тебя …

Прошу, прости…»

Перечитываю письмо, сворачиваю пополам и убираю в конверт. Отправлю из армии.

Ложусь в кровать, закрываю глаза. Но так и не засыпаю.

Холодным октябрьским утром еду в маршрутке. Сумка с вещами стоит на коленях, старуха нависает надо мной, желая места. Я не обращаю внимания, думаю ни о чём. Какие-то картинки возникают в голове, но невыспавшийся разум не понимает и переключает с одной на другую, будто слайд-шоу. Такие же бессмысленные картинки мелькают за окном – реклама.

Старуха с ворчанием получает своё место, когда выхожу на нужной остановке. Зонта нет, и дождь быстро окутывает пеленой. Иду и понимаю, что ещё долго не увижу свой город, его мокрый асфальт, серое небо, людей в разной одежде. Его рекламу.

Подхожу к уже знакомому крыльцу. На стекле двери приклеен плакат с суровым мужиком – в зубах автомат. За Россию, за Родину! Открываю – суровый мужик уплывает в сторону, проследив за мной внимательным взглядом.

Внутри много таких, как я. Толкучка покруче, чем в маршрутке. Выставив сумку вперёд, направляюсь в кабинет к грудастой тётке.

– А-а, явился, – говорит она, привычно положив груди на стол. – Давай.

Протягиваю повестку. Тётка шарит в столе, вынимает моё личное дело и объявляет:

– Бэ-три! Следить за здоровьем надо!

– Как могу, – говорю, беря протянутую папку.

– В двадцать третий кабинет проходи, сумку можешь в проходе оставить, где все. – Тётка улыбается. Всем так улыбается, думаю, мать родная и Родина Мать в одном лице. Натренерована.

Выхожу, встаю в очередь.

– Эй! – слышу. Кто-то стучит по плечу. Медленно оборачиваюсь, готовый к драке – байки о русской армии делают своё.

Остро улыбаясь, уже лысый, протягивает руку Зубов.

– Здорово!