Вечная кровь [СИ c издательской обложкой]

– Ну да, – ухмыльнулся Леслав Яруч. – А я – домовой. И заодно тайный миллионер, который занимается сыском исключительно из любви к искусству.

– Зря смеешься, коллега, – ровным голосом произнес Андрей. – Наш друг Симай – кэрдо мулеса, что в переводе означает «рожденный мертвецом». Его мать – таборная цыганка. А отец – варколак, цыганский вампир, которому вынули кишки, отрубили голову, проткнули желудок железной иглой, вогнали в сердце осиновый кол, сожгли, развеяли пепел по ветру и тем успокоили навеки. Во времена царя-батюшки, а также Императора всея Руси Петра свет Алексеевича Симай Удача был лучшим охотником на нечистую силу во всей Москве и Московской губернии. Да и в России ему было мало равных. А уж сейчас и подавно. Я ничего не забыл, друг? – посмотрел он на Симая.

– Все точно, братское сердце, – важно кивнул тот. – Спасибо, что помнишь.

– Это – профессиональное, – сказал Андрей.

– Вы меня разыгрываете, да? – с надеждой спросил Леслав.

Признаться, я и сам был поражен и сбит с толку. Лучший охотник на нечисть во времена Петра Первого и частный детектив из двадцать первого века работают вместе и даже, судя по всему, дружат? Но каким образом?! А таким же, ответил я сам себе, каким ты еще вчера гулял по Княжечу этого самого двадцать первого века, а сегодня опять сидишь в своем времени в старом добром «Разбойнике и псе», допиваешь пиво и слушаешь фантастические истории. И не только слушаешь, но и вовсю в них участвуешь. Что, согласимся, напрочь меняет статус и значимость данных историй. Потому что одно дело слушать или, скажем, читать те же страшные сказки, и совсем другое, когда они касаются тебя лично и любимого тобой города. Да что города. Всего мира, пожалуй.

– Все – чистая правда. Как-нибудь расскажем, если будет желание. Просто это длинная история, а есть ощущение, что у нас мало времени.

– А когда его было много? – пробурчал Леслав. – Ладно. Задачи, как я понимаю, у нас разные, но действовать лучше вместе.

– Правильно понимаешь, – сказал Андрей. – И никому ни слова.

– Если бы хоть кто-нибудь из вас хоть когда-нибудь и хоть сколько-нибудь работал в газете, – объявил я, – он бы оценил мой подвиг. Такая сенсация, а я молчу.

– Ты же сам сказал, – что боишься паники, – напомнил Симай. – И того, что примут за варьята.

– Верно, боюсь, – вздохнул я. – Но вы себе не представляете, как хочется рискнуть и тиснуть репортаж на первой полосе. Слов эдак на тысячу. А что? Уверен, главный на это пойдет. Мне он верит… – я посмотрел на своих нехорошо умолкших собеседников и быстро добавил. – Шучу.

– Давайте к делу, – сказал Андрей. – Лично я предлагаю засаду. Сегодня ночью в пригородном лесу Горькая Вода. Знакомый ювелир есть? Такой, чтобы сделал работу быстро, качественно и при этом не трепал языком.

– Найдется, – сказал Леслав. – А зачем?

– Серебряные пули отлить, – пояснил Симай.

– Погодите, а разве серебро не против оборотней? – вспомнил я.

– Не верь сказками, – ответил кэрдо мулеса. – Верь мне. Тогда выживешь. Может быть…

Он помнил те времена, когда на месте Княжеча рос сплошной дремучий на сотни километров в любую сторону лес. И даже речка Полтинка и Княжья гора не имели названия. По одной простой причине – некому было их назвать.

Примерно полторы тысячи лет прошло с тех пор. Плюс-минус век или чуть больше. Что такое сотня лет для того, кто давно разменял третье тысячелетие? Третье тысячелетие, государи мои! Адам, Ной и Мафусаил – мальчишки по сравнению с ним. Первый, как известно, прожил девятьсот тридцать лет. Второй – девятьсот пятьдесят. И третий – вроде как рекордсмен – девятьсот шестьдесят девять. Библия не врет. Так все и было. Когда-то люди жили долго. Очень долго. Во всяком случае, некоторые. Он лично был знаком с Симеоном, прозванным Богоприимцем, который прожил триста семьдесят четыре года. В апокрифах утверждается, что триста шестьдесят, но не стоит безоговорочно доверять всему, что написано в апокрифах.

Правда, будем честны. Библейские долгожители – тот же Ной или Мафусаил, обладали, что называется, врожденным, фактически неисчерпаемым здоровьем, которое и позволило им дотянуть почти до тысячи лет. Организм такой дал Господь, ничего не попишешь. А, к примеру, Симеону, переводчику Священного писания с еврейского языка на греческий, добавил годков ангел, когда Симеон усомнился в точности записи пророчества Исайи о рождении Христа и вознамерился исправить в тексте слово «дева» на «жена». Не умрешь, мол, пока сам младенца, рожденного Непорочной Девой, на руки не возьмешь, было ему сказано. Так все и вышло, дожил Симеон до этого счастливого дня.

Ему же, сидящему нынче у окна в кресле-качалке и глядящему на улицу, где осенний ночной дождь сбивает с деревьев мокрую, отжившую свое листву, никакие ангелы не помогали. Сам, все сам. Если, конечно, не вдаваться в старые богословские споры по поводу того, что всем в этом мире управляет Господь, а человек сам ничего не может. Будь это так, с чего бы Богу даровать человеку свободу воли?