Вечная мерзлота

– Я, Николаич, прямо перед твоим приходом маленько с ними зацепился, – Шура сжал крепкий костистый кулак. – Маленько за тех ребятишек морду ему раскровянил. Вот так! А этот за того полез! Ну я и этого, того! Они не спят вон, гундят меж собой, завтра куму писать будут. Как бы их припугнуть, а, Николаич? Напишут ведь?!

– Что уж ты, Шура?

– Я, Николаич, как узнал, что ты приехал, очень занервничал, а ты все в штабе и в штабе, а эти стоят курят, ну я с ними покурить, а этот, сука, палач-то, как раз про ребятишек-пионеров вспомнил, как они его в лесу умоляли, как голосили и мамок звали… И смеется, тварь, ну-у… – Шура заскрипел зубами, прямо слышно было. – Не выдержал я, Николаич!

– У тебя, Шура, лагерный невроз! Ты без меня тут таблеточками не увлекался?

– Не-не, не было такого, я в порядке, Николаич.

– А эти брянские с чем у нас?

– Понос, вчера целый день с горшка не слезали…

– Дизентерия?

– Нет, нажрались чего-то… а может, мастырку[110] какую жрут.

– Урки есть в лазарете?

– Серьезных нет. Один под аппендицит косит неделю уже, Нинку нашу клеит…

– А кто дежурит?

– Она и дежурит. Махмудка ночным санитаром сегодня… Ой, побегу микстуру дам, ты сиди, Николаич, закусывай, хлеб бери! Я сейчас!

Горчакова усталость и спирт валили с ног, день получился длинным. Еще сегодня он обедал на «Полярном», Степановна по случаю расставания пельменей настряпала… Идут себе в ночи сейчас, баржу тянут, утром будут в Игарке. Сан Саныч, Фролыч, Николь… Свежим речным простором повеяло от этих мыслей, он вздохнул невесело. Шура вошел, присел к столу:

– Санитарка новая у нас. Батурина. Надо ее убирать, Николаич… – Шура подкурил папиросу. – Она до нас в Норильске работала, а там девчонки-каторжанки из Западной Украины норильский аэродром строили, ну и ясно, полна больница – травмы, обморожения, воспаления легких. А у этих хохлушек одежки красивые, вышитые все. Батурина им за эти одежки пайку хлеба четырехсотграммовую предлагала. Узнает, когда девушку должны выписать, заберет вещь, завтра, мол, принесу тебе хлеб. А назавтра за девчонкой конвой на работу! Сколько она народу так обманула, Николаич!

Шура взял с полки склянку с остатками спирта, прикинул, что осталось, и долил по кружкам:

– Порыбачить-то не пришлось?

– Нет, – Горчаков выпил, занюхал кусочком хлеба. – Ребята ловили неводом…

– Что ловили?

– Да разную…

– Не любишь ты сетями, Николаич, а у нас на Волге – милое дело! Неводок затянем, стерлядок выберем, судачков, остальное обратно пускаем…

Под утро, часа в четыре, Шура поднялся в туалет, дежурной сестры за ее столиком не было. Лампа была потушена, ночной санитар Махмудка спал, свернувшись клубком на бушлате. Шура, прислушиваясь и посматривая, где сестра, прошел весь лазарет и у самого туалета понял – что-то не то. Он подошел вплотную и ясно услышал звуки любви, он поморщился, понимая, что дежурная здесь, и уже было развернулся уйти, как услышал тихие, злые матерки, а потом и совсем отчетливо:

– Я те укушу, шалава!

И сдавленный стон медсестры. Шура тихо бросился за дубиной. Горчаков подскочил от того, что Белозерцев со злобным шепотом шарил под топчаном:

– Вставай, Георгий Николаич, там нашу Нинку тянут… – он нашел обломанный черенок от лопаты и тихо выскочил.

В сортире на шесть очков и со страшным запахом хлорки возились трое урок. Двое держали Нинку в позе сбора картошки, затыкали рот, третий пыхтел сзади. Этому и досталось первому, Шура бил со всей дури. Негромко и жалостно запричитала Нинка, Махмудка втиснулся и вцепился в одного из насильников, тут уже все заклубилось, кто-то падал, Шура бил дубиной, затрещала ткань палатки. Урки, отмахиваясь, выскакивали на волю. Кончилось все быстро, не весь лазарет и проснулся. В большую дыру, разрезанную заточкой, тянуло утренним холодом.

В процедурной Нинка трясущимися руками бинтовала Шуру. Кто-то из урок успел полоснуть его по руке. Рана была неглубокая, но текло, как из свиньи.

– Ты как же там оказалась? – пытал ее Шура, строго следя за бинтом.

– Отстань!

– Чего отстань? Ты думай, что оперу будешь плести… Уф-ш! Аккуратно крути!

– Я сама пошла, думала он один будет, – Нина теранула слезы тыльной стороной ладони. – Я уже с ним была, он жениться хотел, ему два года всего осталось…

– Эх и дура, ты, Нинка! Урке поверила! А эти как же пристроились?!

– Да не знаю, отстань!

– Они бы тебя потом прикололи! – спокойно резюмировал Шура.

Медсестра перестала крутить бинт. Замерла.

– И даже не думай, им зачем улика? Сидела бы сейчас на дырке, с пикой в сиське! Давай, сам завяжу.

Наутро Горчакова отправили в барак оздоровительного питания – там накануне обнаружилось крупное воровство и всех фельдшеров на время следствия посадили в штрафной изолятор.