Вечная мерзлота

Наталья Алексеевна умерла десятого сентября. Ее кремировали – она сама так распорядилась – и похоронили в одной могиле с мужем Николаем Константиновичем Горчаковым. На кладбище были только дети, Лиза Воронцова да соседи – Ветрякова и маленький безрукий и непривычно трезвый Ефим Великанов. Они же, да еще вернувшийся со смены Петр Ветряков сидели за поминальным столом. Речей не говорили, соседи толком ничего не знали о покойной, тосты поднимали за то, что «отмучилась». Ася с Лизой вытирали наворачивающиеся слезы и молчали, думая, видимо, об одном. О том, как блестяще начиналась жизнь этой красивой и талантливой женщины, матери выдающихся детей, счастливой жены заслуженного и уважаемого человека… и чем все закончилось. Ася не успела разобрать угол Натальи Алексеевны, последние убогие метры ее жизненного пространства. Соседи из вежливости и любопытства заглядывали за штору, где «кончилась старуха», и видели аккуратно застеленную постель, тумбочку-этажерку с книгами, письмами и лекарствами.

Ася два дня ходила молчаливая, видно было, что делает все машинально, сама думает о чем-то, вечером посадила детей напротив себя:

– Я считаю, нам надо ехать к отцу. Вы должны его увидеть. Я не говорила вам, но всегда думала об этом…

– Ты говорила… – Сева серьезно изучал мать сквозь круглые «профессорские» очки.

– Да? – Ася смотрела недоверчиво и непривычно строго. Строгость эта относилась не к детям, но к самой себе, к своему решению. – Тем лучше, пароходы ходят до конца октября, мы вполне успеваем. Пять дней до Красноярска, неделя до Ермаково, я все еще раз проверила… Что нас ждет, я не знаю, там ли ваш отец сейчас – тоже неизвестно. Но даже если найдем его не сразу, в Ермаково хорошая большая школа, для меня есть работа… Вы читали письмо санитара. Что вы думаете?

Сыновья молчали, чувствуя мучительную напряженность матери. Ася же понимала, что вопрос задан не детям, а себе самой. В тысячный раз… В этой бесчеловечной ситуации не было правильного решения. Слишком много неизвестного, это было перемещение в другой мир, где все было опасно. Спрашивая детей, она хотела понять – чувствуют ли они, зачем едут? Нужно ли им это, как нужно ей? Они не знали его и любили только потому, что его любила она. Ася внимательно изучала лица сыновей.

– Всё против этой поездки, – заговорила она спокойнее. – Лучше было бы дождаться следующего лета, начала навигации, тогда мы успели бы вернуться. Если поедем сейчас, то, скорее всего, потеряем нашу комнату. Я говорю с вами, потому что не могу оценить риск, я так много думала, что уже не понимаю, в чем он. Иногда мне кажется, что его совсем нет. – Ася задумалась, сбилась с мысли, посмотрела растерянно на детей. – Там будет трудно, это правда, но здесь тоже нелегко…

– Мам, мы понимаем, мы с Севой обсуждали это… – начал Коля, но Ася перебила.

– Прости, я не досказала… результат может оказаться совсем не таким, как я себе воображаю. Совсем не таким, понимаете, письмо санитара было отправлено девять месяцев назад, а на другие письма он не ответил… – Она запнулась, но взяла себя в руки и посмотрела на детей с решимостью. – Мы семья, у нас есть отец, он жив… Над нашей любовью, над любовью людей друг к другу, надругались, и все потеряло смысл. Мы можем это изменить. Это очень трудно, но можно.

Они долго молчали.

– С этим нельзя мириться, ты уже большой, Коля, если со мной что-то случится, вы сможете и без меня. Сева у нас умный и взрослый, – Ася взяла младшего за руку. – Иногда мне кажется, ты старше меня. Ну, скажи что-нибудь!

– Мы должны поехать. – Сева смотрел строго и спокойно. Он встал и обнял мать за шею. – Там наш отец.

– Да-да, – поддержала Ася. – А ты, Коля, тебе жалко расставаться с товарищами?

– Жалко, но… может, правда, весной? У нас же много вещей…

– Вещей? Почему много?

– Зимние, летние… еще одеяла, наверное, у нас же нет денег! Мы с Севой представляли, что мы едем… мам, это будет трудно. Сева составил список вещей и книг, которые надо взять. – Коля улыбнулся и тоже пересел к матери. – У нас нет столько чемоданов…

– Почему? Когда вы все это успели?

– Мам, ты с нами еще в прошлом году об этом говорила.

– Да? Может быть… Несколько раз я могла уехать к нему и ни разу этого не сделала, – Ася говорила медленно, словно вспоминала несостоявшиеся поездки. – Все время ждала каких-то лучших условий, обстоятельств. А они становились только хуже.

Начались сборы. Соседям Ася сказала, что завербовалась на комсомольскую стройку на Дальний Восток, то же наврала и домоуправу, рассчитывая сохранить комнату, но тот потребовал документального подтверждения, можно было и не врать. В ее жизни появилась цель и наступила неожиданная легкость, которой не было давно. Она понимала, что эта легкость держится на самообмане, но это ее уже не смущало. Какие-то вещи Лиза Воронцова перевезла в двух узлах в костюмерную Вахтанговского театра, что-то из вещей Натальи Алексеевны удалось продать, что-то отдала соседям. Лиза раздобыла денег, должно было хватить на поезд, на пароход и немного на первое время.