Вечная мерзлота

От Турухана тропа шла по сухой гриве и была хорошо натоптана. Ночной морозец посеребрил траву и кусты, на лужах хрустел ледок. Идти было легко. Воздух был чистый, звонкий. Фрося шла первая – Горчаков иногда закуривал на ходу, и она не любила дышать его дымом. Коренастая, в солдатских штанах и гимнастерке, со спины она выглядела, как боец, выдавал только белый платочек, аккуратно повязанный на темные короткие волосы, да узкая талия, стянутая солдатским ремнем.

Она была моложе лет на двадцать, и Георгию Николаевичу поначалу хотелось ее защитить. Фрося была слишком прямая и честная, таким в лагере всегда плохо, но за эти три недели он очень ясно почувствовал ее внутреннюю крепость. Такие, как Фрося, встречались крайне редко, они никогда не просили о помощи. Горчаков остановился, раскуривая гаснущую папиросу, снова двинулся вперед. Фрося была моложе, но по лагерным меркам вполне матерая – восемь лет только в Норильлаге! Освободилась, книгу пишет, она уже несколько раз о ней заговаривала…

– Фрося, почему вы не уехали на материк?

– Некуда и не к кому ехать. И не на что пока, да и… – она остановилась, поджидая Горчакова. – Хочу в больнице, где я бесправной зэчкой состояла, поработать нормально. Не дадут, конечно…

Она улыбнулась и двинулась дальше. Вскоре они вышли на болото и пошли краем, местами чавкали, местами попадались твердые каменистые гривки с низкими тщедушными сосенками. Болото было огромным, уходило вправо на многие километры, постепенно оно все открылось из-за леса. Осеннее, желтое, красное, зеленое. Кое-где на плотном мху как из ведра рассыпали крупной и спелой клюквы. По гривкам встречалась сладкая брусника. Фрося присаживалась, ела, посматривая на неторопливо догонявшего Горчакова.

Они уже прошли большую часть открытого пространства, впереди повышалось и росла тайга. Горчаков остановился, достал курево, обернулся, запоминая, как шли, небо было чистое, солнце мягко припекало. Фрося собирала бруснику.

– Георгий Николаевич, вы мне вчера так и не ответили, почему же этой заразой не заинтересовались сразу? Если первые больные в феврале появились? – Она встала и протянула ему полную пригоршню темных спелых ягод. – У нас в Норильске осенью была небольшая вспышка, наши сразу определили инфекционный гепатит. Кровь, моча, да и желтуха!

– Вы относитесь к Норильлагу, мы к Северному управлению… Если бы гражданские не начали болеть, никакой комиссии не было бы. Температура невысокая, два-три месяца на ногах… болезнь Боткина не самая смертельная.

– Осложнения возможны, цирроз, печеночная кома. Наш студент удивляется в микроскоп, а это мертвые ткани печени, попавшие в кровь. Они поражают нервную систему…

Горчаков с интересом слушал Фросю, улыбнулся.

– Вы думаете, эпидемиологам это все непонятно? Они нашими силами поднимут сейчас большой объем работ. Отчеты напишут – всю тайгу исследовали. Здесь им повышенный коэффициент, полярные платят… так уж все по-дурацки. Хорошо, хоть питание исследуют. Пусть узнают, что люди в лагерях едят.

Они долго шли тайгой, впереди показалась небольшая речка. Здесь ее переходили вброд. Фрося озадаченно обернулась на Горчакова:

– Похоже, глубоко, Георгий Николаевич? – спросила чуть растерянно, но тут же справилась с собой. – Ладно, не буду вас стесняться, но можете и отвернуться.

Она сняла рюкзак и села расшнуровывать ботинки.

– Я первый пройду, Фрося, и лучше это делать в ботинках.

– Да? – удивилась Фрося. – Ну ладно, тогда и в штанах.

Горчаков вырезал два шеста. Будь он один, пошел бы голым, но теперь они вместе двинулись в воду, как были. Дно было вязкое, речка небыстрая, с темной болотистой водой. У Горчакова получилось выше пояса, Фрося и грудь намочила. Вышли с черными от ила ногами.

– Чаю попьем, заодно и подсохнем… – Горчаков пошел к опушке и стал снимать рюкзак.

До лагеря оставалось совсем немного. И по времени, и следы человеческого присутствия стали попадаться чаще. Они пристроились на упавшем дереве, с которого кто-то обрубил сучки. Горчаков ушел отжать штаны, а Фрося зажгла костер, чему-то улыбалась, нарезая хлеб. Достала из рюкзака остатки утренней пшенной каши:

– Разогреть, Георгий Николаевич, или холодную съедим?

– Как сделаете, так и хорошо…

– Знаете, о чем я думаю? – Фрося не глядела на Горчакова. – Я много лет не стеснялась мужчин. Я их не считала за мужчин, а к вам привыкла, и вы уже для меня мужчина. Так это удивительно, я не могу объяснить. И вы тоже застеснялись, я видела!

– Ну да… не сверкать же перед вами голым задом. – Горчаков присел к жаркому огню.

– Да нет, я что-то другое хотела сказать… я в больнице столько голых задов перевидела. А уж в морге когда работала…

– Документы! – раздалось неожиданно из ближайших кустов, оттуда выходил невысокий мужчина в геологической энцефалитке. В руках ружье, взгляд настороженный.

Фрося ойкнула с испуга и застыла с ложкой и котелком в руках. Горчаков полез за командировочным удостоверением.

– Мы – медработники! – заговорила строго Фрося. – А вы кто?