Вечная мерзлота

– Первый раз в тюрьме? – староста уверенно, но деликатно вытащил из-под Белова подушку, и кивнул идти за собой.

Сан Саныч поднялся.

– Матрас возьми! – напомнил староста.

Они сели рядом.

– Ну, что у тебя?! – Сан Саныч только покачал головой. – Самое плохое расскажи… – настаивал староста, протирая очки. – Меня Михаил зовут, тебя Александр, ты капитан буксира. – Он глянул на лампочку сквозь очки и снова надел на нос. – Что? Родственников грозятся взять?

– Жену, – выдавил из себя Сан Саныч и встретил понимающий взгляд.

– Тише говори… – Михаил склонился к уху Белова. – В камере стукачи.

Сан Саныч заговорил полушепотом, иногда одними губами и глазами, и рассказал все.

– Ничего особенного, парень, – Михаил покосился на блатных, которые разорались между собой. – Бьют, правда, не всех, это тебе повезло… Жену могут взять, а могут и не тронуть, ты верь им поменьше. И уж точно забудь, что они тебя отпустят. Просто так отсюда не выходят. Про то, что многих уже арестовали, опять же могут врать, надо проверить, нет ли в тюрьме кого из флотских.

– Вы можете узнать?

– Третий раз здесь… – Михаил вставил половинку сигареты в самодельный мундштук.

– А за что?

– А тебя за что? – Михаил закурил.

Сан Саныч нахмурился недовольно, он только что все рассказал.

– Тут полкамеры таких, как ты. Вон директор завода с Дальнего Востока. Вся грудь в орденах. Обвиняют, что передал в Америку ценные сведения по оборудованию. А оборудование это было получено из Америки. Он сначала над ними смеялся, дураками и врагами обзывал, теперь уже не смеется – меньше двадцати ему не дадут. А тот парнишка, что к блатарям клеится, тот за дело – прямо как у Чехова, гайки с путей воровал и к неводу привязывал. А это сегодня тоже пятьдесят восьмая, пункт девять. Диверсант!

Сан Саныч слушал хмуро.

– Не верь им, парень, и правильно, что на групповое дело не подписываешься. Тебя они все равно запихают… Женат-то давно?

– Она не жена мне, не успели оформить…

– Так откажись! – удивился Михаил. – Знать ее не знаю, и ребенок не мой, алиментов платить не буду!

Сан Саныч с недоверием и даже со злостью посмотрел на старосту.

– Это мой ребенок!

– Очень хорошо, а им лепи – не знаю никого! – Михаил говорил очень спокойно. – Иначе за собой ее утянешь. Ну не дурак ли? Ты, когда со следователем говоришь, о правде забудь. Правда в этих кабинетах ни тебе, ни им не нужна.

Сан Саныч представил, что отказывается от Николь. Отвернулся недовольно, он не смог бы этого сделать. Михаил, однако, вызывал доверие, собственный тюремный опыт это подсказывал. Вздохнул и заговорил полушепотом:

– А зачем им нужно, чтобы я этот протокол подписал? Сами бы поставили мою подпись! Вы же говорите, что и суд такой же?

– Не знаю, может, на людей хотят быть похожими… – усмехнулся горько Михаил.

– Прокурор может отменить приговор?

– Может. Но я про такие случаи не слышал.

– А если письмо написать в Верховный Совет, они же меня награждали?! Или Сталину?

– В лагере, парень, лучше в Бога верить, чем в Сталина, проку больше!

Сан Саныч полночи не спал, придумывал разговор с Антипиным. Он решил сознаться в каком-то недовольстве, которое мог слышать Грач. И подписать протокол.

Он ждал вызова утром, после обеда и даже ночью, но его не вызвали. На другой день передал через надзирателя просьбу о встрече со следователем… ничего не получилось. Так прошла неделя. Сан Саныч ждал самого страшного – очной ставки с Николь.

Минула еще неделя, была уже середина февраля, пошел четвертый месяц в тюрьме. Михаила и еще одного с «пятьдесят восьмой» судили и отправили на этап, ушла часть блатных. На их место приходили другие.

Испуг и растерянность прошли. Сан Саныч научился отличать «наседок», которых подсаживали в камеру время от времени, и увидел вокруг людей. Они были разные, попадались и воры, вроде Самсонова, и шпана, большинство же были обычными людьми. Не понимающими, за что их арестовали. Многие попали по доносам, за неосторожное слово.

Ленька-злоумышленник, тот, что отвинтил гайки на запасных путях, по которым никто не ездил, как и пророчил Михаил, получил двадцать лет лагерей. В диверсии обвинялся и директор завода. Коммунист с тридцатилетним стажем. Он сидел уже восемь месяцев, иногда к нему на очную ставку привозили людей с Дальнего Востока. Он молчал по поводу своего ареста, но громко и вслух возмущался таким расточительством. Он стал старостой камеры, и Сан Саныч видел, что это и есть кристальной честности и большого государственного ума человек. Они подружились, разговаривали, обсуждали, отчего такое с ними случилось, судьбы других сидельцев. Директор в своем деле винил доносчиков, он их знал и тоже, как и Сан Саныч, считал Сталина великим, а путь страны трудным, но правильным.