Вечная мерзлота

Егор достал папиросу и сел на зыбкую кочку, руки тряслись от возбуждения и ломали спички. Ненцы перекусывали гусям шеи за головой! Работали, как заводные. Все рты были в пуху и крови, но они не обращали на это внимания. Высокий и крепкий прибалт, Егор помнил, это он пел оперные арии в трюме баржи, азартно переламывал шеи и бросал тушки с бьющимися крыльями в одну кучу. Другие били палками, стараясь попасть по голове, а один светловолосый и высокий, жалобно морщась, просто отрывал головы. Он, как и ненцы, тоже был в крови.

Две девушки собирали битых в кучи.

Егору неудобно стало, что не работает, он поправил ружье, переброшенное через голову, приподнял сеть, пытаясь ухватить птицу, тут же несколько штук втиснулись в образовавшуюся дыру, Егор придавил их коленями и, выбрав одного, остальным дал удрать. Девушка рядом только и делала, что отпускала, ни одного еще не убила. Это увидел и ее товарищ, закричал что-то недовольно по-латышски. Девушка ответила, всплеснув руками, и совсем отошла от сетки.

Егор выбирал самых крупных, ломал шеи – он научился! – и бросал рядом. Некоторые затихали сразу, другие долго еще били крыльями и гребли лапами. С трех сторон от ловушки уже высились темные, пестрые холмы битой птицы. Внутри еще оставалось немало. Ненцы присаживались, и у них в руках тут же оказывалась птица.

Со стороны Енисея послышались требовательные гудки «Полярного». Егор стал пихать гусей в два больших крапивных мешка. Вошло семь штук, покачиваясь под тяжелой ношей и спотыкаясь через кочки, направился к берегу.

На другой день команда «Полярного» обедала вкусным супом из гусятины. Похваливали Егора. Тот за ночь забыл о неприятных ощущениях, рассказывал, как много было птицы и как ловки ненцы. Про хозяйственных прибалтов…

– А куда денешься? Зима длинная! Кто о них побеспокоится? – Климов аккуратно вытер жирные губы. – Эти гуси людей от голода спасут…

– Зачем же зубами, не пойму? – морщился Померанцев, он никогда не охотился.

– Как зачем? – удивился Климов со знанием дела. – Так-то лучше всего – куснул, гусь и загнулся, чего ему башку вертеть? Националы помногу их заготавливают. И тысячу, и две, бывает. Мне приходилось с ними, умелые ребята!

«Полярный» покачивало, тарелки, кружки ползали по столу.

– Потом ощипывают и на мерзлоту, под мох, – объяснял Климов.

– Все равно жалко, – Померанцев встал из-за стола. – Пока националы здесь одни жили, оно, может, и ничего. Но сейчас-то? По всем берегам ссыльные! Все и съедим, как саранча!

«Полярный» выходил мористее, качало уже основательно, пустая баржа сзади скакала на высоких волнах. Белов теперь всегда, когда бывал не занят, сам стоял за штурвалом. Как рабов приковывали на галерах, так и его привинтили к «Полярному». Вместо того чтобы искать своих, он полдня лежал и слушал, как стучат в машине, меняя поршень, потом жрал этот дурацкий суп из гуся, теперь идет к самым полярным льдам… Сан Саныч замирал надолго, забывая следить за компасом. Вместо паспорта в его кармане лежала бумажка осужденного. Он был не человек, он был вроде этого гуся в ловушке.

Шли к южной оконечности острова Сибирякова, там со стороны пролива Овцына стояла большая бригада, ловившая белух. Климов вдвоем с молодым глазастым матросом вцепились в фальшборт на носу и высматривали мины. В этом районе от Крестовских островов мимо острова Сибирякова во время войны ставили минные поля, перегораживая проходы в залив. После войны их тралили, был обозначен судовой ход, но много и осталось. Какие-то мины отрывались, плавали свободно, и было несколько случаев подрывов.

Дошли без приключений. Только нос, рубка и палуба буксира с правого борта покрылись ледком. Остров Сибирякова, как и большинство полярных островов, был голый и низкий. Арктическая тундра – царство мха, седого, зеленоватого, кое-где красного. Здесь давно началась осень, стояли устойчивые морозцы и по долинке извилистой речки лежал снег. Свинцовое небо пробрасывало колючую крупку.

Пирс был крепкий, устроенный на мощных бревнах. Деревянный настил от него вел к двум разделочным сараям. Дальше, чуть в горку, вросли в мох бревенчатый барак и несколько небольших домиков. Возле одного из них стоял трактор.

«Полярного» ждали, из приведенной баржи загремели по трапам пустые деревянные бочки, в обратную сторону тяжело покатили бочки с соленой рыбой. Сиг, чир, муксун, омуль, ряпушка – было написано мелом на крышках. Следом за «Полярным» подошел небольшой сейнер. С него прямо на пирс выгрузили лебедкой четырех белух.

Полярные дельфины лежали большие, неправдоподобно белые и неподвижные. Мужики наводили ножи, присаживались к животным. Женщины несли соль в мешках. Все были веселые, смеялись, обсуждали что-то оживленно. Немецкая речь мешалась с русской. В бригаде, работавшей в поселке, в основном были немцы.

– Ветер помог, – закуривал с товарищами довольный капитан сейнера. Из уважения к Белову он говорил по-русски. – Косяк селедки к берегу придавило, ну и эти тут!

– Не рвут сети? – Белову было жаль дельфинов, он всегда радовался, встречая их.

– Веревочные рвут, металлическими ловим…