– Что? Не нравится? Вы же хотели правды?! Вы ее не хуже меня знаете! Русские до сих пор такие – безграмотные, темные. Воруют, бьют друг другу морды, ненавидят, завидуют… После революции Россия пошла вразнос! Сталин наполнил страну страхом, и она затихла. Стала работать, плохо, может быть, но работала, не бунтовала! Зачем ему, казалось бы, дело геологов? Только не ищите простых ответов, мыслить надо масштабами страны! – К Антипину возвращалась прежняя уверенность, щеки покраснели, глаз блестел. – Хозяин, как опытный врач, вводил точечные дозы страха! В одну отрасль, в другую! Небольшие, чтобы не забывались! Геологи – народ вольный, на природе болтают лишнее… Потом за врачей взялся, а до этого органы чистил! Обратите внимание, Александр Александрович! В самом большом напряжении он как раз нас держал! Это парадокс, но мы должны были бояться больше всех! Абакумова посадил… он и Берию посадил бы! – Антипин замолчал, собираясь с мыслями, от спирта он стал азартнее. Ему хотелось говорить. – Так он и держал страну – где назревала проблема – туда приходили мы! Ему бы еще лет двадцать…
– Да разве можно страхом… Какое же это светлое будущее, в котором все трясутся?
– Ничего подобного! – лейтенант запальчиво растопырил ладони. – Сейчас докажу! Скажите про себя, только честно, вы – боялись?
Сан Саныч замялся.
– Это мешало вашей работе? – настаивал лейтенант.
– Не знаю, я на работе об этом не думал. – Сан Саныч недовольно тряхнул головой.
– Вот! И вы были отличный работник! Рационализатор! Доска почета! План на двести процентов! Значит, не так плох был этот сталинский принцип управления. Люди были счастливы! Под репрессии не попало и трех процентов населения! Остальные по-настоящему радовались жизни!
– Три процента – это миллионы людей!
– Нет, это не миллионы, это всего три процента! Ради счастья девяносто семи тремя можно пожертвовать!
Антипин торжествовал от чего-то. От самого себя.
– Но я вам скажу еще больше – эти девяносто семь процентов были счастливы потому, что знали про те три процента! Да-да! Счастливы, что это случилось не с ними! Сталин заставил целую страну поверить в свое счастье… – Антипин задумался, с сожалением тряхнул головой. – Я был счастлив, как уже никогда не буду! Вы, кстати, тоже! Сознайтесь! Мы жили трудно и счастливо!
– Это демагогия! Вы ваши преступления и наши страдания валите в одну кучу!
– А в чем страдания? Вы хорошо знали о тех трех процентах, знали о них всю правду, но отказались от нее… Только и всего! Вы сами, добровольно отказались, можно сказать пожертвовали ими ради счастливой жизни абсолютного большинства людей! И такое он сделал с целой страной! Он – гений!
Сан Саныч начинал злиться. Антипин раскуражился, на глазах превращался в того, прежнего, уговаривающего подписать… только пьяный.
– Вы сейчас сказали, что я сам, по своей воле отказался от своего друга! Пожертвовал им ради своего счастья?!
– Вы Михаила Романова имеете в виду? – лейтенант щегольнул памятью, но было и еще что-то во взгляде.
– Да!
– Я прошу прощения, капитан… – Антипин смотрел спокойно и строго. – Так все и было! Вам это неприятно слышать, но, отказавшись от него, вы поступили благоразумно. Вы бы его не спасли. Я читал дело Романова, оно могло пригодиться, но он не назвал никого. Совсем никого, он был очень упрямый. Это было глупо, он просидел у нас почти год… Стоило ли? Все равно сел!
Сан Саныч запутался в циничной логике лейтенанта. Закурил. В голове стоял Мишка, целый год его водили в подвал, держали ночами на опухших ногах… Он пытался вспомнить свое дело, назвал ли он кого-то… и не помнил. Он называл и отказывался… все спуталось, он тоже провел там немало времени. В общей камере было много ни в чем неповинных людей. В чем гениальность? Сан Саныч поднял взгляд:
– Николь просто так увезли в ссылку! Она здесь уже двенадцать лет! Вообще без вины! А в чем были виноваты латыши, когда их безо всяких объяснений увозили с родины? Только в том, что они латыши?! Или немцы! Это расправа над целыми народами! Она тоже ради счастья людей?
– Мне казалось, вы с искренним уважением относились к Генералиссимусу…
– Я и сейчас не знаю, то есть… я думаю, что он, возможно, великий человек, идеи которого страшно извращались. Он не знал всего, что происходит… Не он же, в конце концов, приказывал бить меня в тюрьме! – Белов смотрел с вызовом, он не верил, что Антипин не знал.
– Он приказывал! – лейтенант довольно улыбался. – Методы физического воздействия на подследственного были введены в 1937 году им лично! Вы не поняли моей теории, товарищ Белов. Все это было частью одного плана. Жестокого, но безусловно великого. То, что вы считаете бесчеловечным и недопустимым, и было великим! Для России, для нашей с вами Родины, это был единственно возможный план! Посмотрим, как они сейчас будут вертеться. Они хотят… даже Берия этого хотел! – лейтенант поднял палец вверх. – Хотят убавить количество страха в обществе! И здесь ошибка – рухнет все! СССР рухнет! Попомните мои слова!
Они замолчали. Сан Саныч вспоминал недавний разговор с Померанцевым: