Вечная мерзлота

Началась это после смерти Сталина. Люди, сидящие в каторжных лагерях, стали проявлять недовольство режимом. Началось с отдельных мелких неповиновений, но в конце мая случились первые жертвы. Во время конвоирования колонны через большую лужу – по инструкции люди не должны были ломать строй, а идти прямо по воде – заключенные не послушались, нарушили строй, обходя лужу, конвой скомандовал «На землю!», пытаясь опустить людей прямо в воду, те не сели, и двоих заключенных пристрелили за выход из строя.

На следующий день жертв прибавилось. Это было вечером после работы. Мимо мужской зоны вели колонну женщин, мужики сгрудились у колючки, меж ними возник разговор, кто-то встретил землячку… Младший сержант, дежуривший на вышке, действуя по инструкции, крикнул, чтобы они разошлись. Мужики стали огрызаться, кто-то послал сопляка-сержанта матом, и тот разрядил автоматную очередь прямо по толпе! Семь человек ранил, один вскоре умер. Два лаготделения – семь тысяч человек – отказались от еды и от работы. Вскоре к ним присоединилось женское лаготделение. Отказники потребовали московскую комиссию для объективного расследования… Так началось Норильское восстание.

Богданов спал после ночных операций, проснулся перед самым приездом Горчакова. Он как раз умывался с полотенцем на плече. Кивнул хмуро и снова продолжил мыться:

– Жена не родила еще?

– Нет.

– Плохо. Не отпущу вас. Целое отделение нам отвели, а толкового народу не хватает. Слышали, что творится? Два месяца уже… то затихнут, то опять везут. Думаю, под сотню убитых уже, раненых еще больше, и у меня такое подозрение, что часть трупов они просто в шахты сбрасывают… – Богданов вытерся и повесил полотенце. – Обед сюда попрошу. Вы располагайтесь!

Он вышел в коридор и вскоре вернулся.

– Что это за Горный лагерь? – спросил Горчаков.

– Особый каторжный лагерь на двадцать тысяч зэков. Кажется, одна «пятьдесят восьмая» сидит.

Санитарка принесла на подносе тарелки с супом и кашей.

Богданов кивнул ей так же хмуро, как и рассказывал, и принялся есть.

– Довели, короче, людей! Вчера вечером привезли шесть человек, я самых тяжелых прооперировал… Ешьте, остынет! Я вам дам их «Манифест» месячной давности… – Богданов нашел конверт в куче бумаг.

Горчаков взял конверт и посмотрел на дверь.

– Не бойтесь особенно, тут эти листовки у всех есть. Заключенные их с воздушных змеев разбрасывают!

– Так что, была комиссия?

– Была. Они и сейчас работают. Только каторжане требовали правительственную, а эти из МВД. Два месяца переговоры вели, стращали, подкупали, освободить раньше срока обещали… что-то, правда, сразу сделали – разрешили каторжные номера снять с одежды, решетки с окон, переписку разрешили раз в месяц. Но не договорились. В последнее время начали силой усмирять, вот и жертвы… – Он доел, выпил компот и встал. – Все. Пойду посмотрю ночных. Через полчаса начинаем оперировать.

Горчаков открыл письмо.

«Обращение заключенных Горного лагеря к Советскому правительству

Президиуму Верховного Совета СССР, Совету министров СССР, ЦК КПСС

Обращение лагнаселения Горного лагеря МВД СССР (Норильск)…»

Обращение было неожиданно длинное, в нем подробно описывались заключенные Горлага – за что сидят невинные люди и как следователи делали их преступниками – держали без сна, морили голодом, били, заставляли подписывать ложь против товарищей… Описывалась система стукачества и наемных убийц в лагерях…

Горчаков закурил, продолжая читать, все это было ему хорошо известно – глаза скользили и скользили по строчкам, только изредка приостанавливались. Письмо было не требованием восставших, но мольбой людей, раздавленных государственной машиной.

«…ОСО[159] при бывшем МГБ СССР не является конституционным органом как судебная инстанция и гражданин во второй половине XX века не может считать решение, вынесенное за его спиной, справедливым и законным. А между тем значительная часть заключенных по статье 58 осуждена именно ОСО».

Горчаков перевернул последнюю страницу.

«Мы хотим, чтобы с нами говорили не языком пулеметов, а языком отца и сына.

Мы хотим, чтобы миллионы жалоб, ходатайств о помиловании и заявлений о пересмотре дел как со стороны лагнаселения, так и родных не оставались бы гласом вопиющего в пустыне.

Мы хотим видеть конкретные и серьезные шаги, направленные на разрешение назревшей и наболевшей проблемы – пересмотра всех без исключения дел с новой гуманной точки зрения.

Мы хотим признания незаконными всех решений Особого совещания как неконституционного органа.

Мы хотим свободы, братства и единства всего советского народа!

Мы верим своему правительству, верим в его истинно миролюбивые, гуманные намерения.

Мы просим наше правительство разумно разрешить все вопросы, изложенные в данном обращении.

Мы приложим все усилия, чтобы, несмотря ни на какие репрессии со стороны Управления Горлага, держаться до получения исчерпывающего ответа на данное обращение.

Мы стремимся к нашим семьям, к мирному, сознательному труду на благо нашей великой Родины.