Вечная ночь

Он бродил с пакетом дешевых шмоток и уговаривал себя не поддаваться панике. Совсем не обязательно, что именно сейчас кто-то идет за ним. Возможно, все это вообще плод его богатой фантазии. Просто надо подстраховаться, на всякий случай. Раствориться в толпе без остатка.

Проплутав еще часа полтора, он решился нырнуть в парикмахерскую. Пока молчаливая мрачная девушка обрабатывала его, он то и дело косился на стеклянную стену. Там, снаружи, топтался человек-бутерброд, живая реклама ювелирного магазина с бешеными скидками. Все остальные люди проходили мимо.

Поднявшись из кресла с обритым лицом и лысым черепом, он расплатился и спросил у мрачной девушки, где туалет. Ему показалось, что за стеклом, рядом с ювелирным «бутербродом», застрял еще кто-то. Темнело, и кто именно там стоит, он разглядеть не сумел. Рванул в сортир, быстро переоделся, при этом руки его так тряслись, что он с трудом попадал в рукава.

На улице голове и щекам стало непривычно холодно. Он натянул шапку, обмотался шарфом. Дешевая шерсть с синтетикой гадко колола обритую кожу. В парикмахерской он оставил свои длинные волосы, которые обычно стягивал в хвостик на затылке, а также бороду и усы. Старую одежду сложил в мешок и выкинул в ближайшую урну. Опять принялся кружить по городу, с одной только целью – запутать своих преследователей. Пешком дошел до Парка культуры, без конца оглядывался, но так и не сумел понять, потеряли они его или нет. Купил билет, вошел в парк. Народу там было совсем мало из-за холода. Большинство аттракционов еще не работало, но колесо медленно крутилось.

Он устал. Он был на ногах несколько часов, а перед этим не спал две ночи. Кабинка колеса обозрения показалась ему самым надежным местом, где можно передохнуть. Сверху отлично видно, ждет его кто-нибудь внизу или нет.

– Через двадцать минут выключаемся, – предупредила девушка в кассе.

Оказавшись в кабинке, он впервые за последние трое суток почувствовал себя в безопасности. Колесо медленно ползло вверх, кабинка покачивалась, уютно поскрипывала. Он задремал, сквозь дрему услышал, что колесо собираются выключить. Взглянув вниз, увидел, что неподалеку от кассы стоят двое, мужчина и женщина. Они это или нет, он не сумел разглядеть, но желудок сжался от страха, и на последнем обороте, когда кабинка оказалась внизу, он нарочно сел на пол, чтобы его не заметили.

Колесо прошло еще половину круга, несколько раз дернулось и застыло. Его кабинка оказалась на самом верху. Он натянул шапку на уши, замотался шарфом, спрятал руки в рукава куртки. Ему показалось, что вместе с колесом остановилось время. Было тихо, темно. Далеко внизу мерцали разноцветные огни и глухо гудел ночной город.

– Только без паники, – произнес он вслух и испугался звука собственного голоса, так одиноко он прозвучал.

Он хотел посмотреть на часы, но не обнаружил старой доброй «Сейки» на левом запястье. Наверное, браслет расстегнулся, когда он переодевался. Ладно, ерунда. Он все равно хотел купить новые, более приличную марку, «Ролекс» или «Лонжин». Однако надо было все-таки выяснить, который час и сколько еще предстоит висеть под небом в ледяной люльке. Часы были в мобильном, но телефон точно остался дома. Это он помнил.

В кармане нашлись сигареты и зажигалка. Он закурил и произнес тягучим басом:

– Круто. Прикольно. Гениальный экстрим.

На этот раз собственный голос взбодрил. Но не согрел. Холод, вот от чего здесь можно было сдохнуть. И главное, не подвигаешься, не попрыгаешь, чтобы согреться. Сиди, дружок, не рыпайся, если не хочешь вылететь.

Как он провел эту ночь, лучше не вспоминать. Несколько раз он пытался выбраться из кабинки, спуститься вниз по перекладинам колеса, но голова кружилась, сердце ухало то в горле, то в паху. Колоссальным усилием воли он заставлял себя успокоиться и не рыпаться, дождаться утра. Даже если ему удастся благополучно спуститься на землю, что делать дальше, куда идти, непонятно.

Чтобы не замерзнуть насмерть и не свихнуться, он напевал все известные ему песни, рассказывал самому себе анекдоты, матерился, плевал на крыши соседних кабинок.

Когда утром колесо включили и спустили Марка на землю, ему даже не надо было особенно притворяться. Никто не собирался его арестовывать. К нему отнеслись как к больному, как к настоящему психу. В машине «скорой» завернули в одеяло, дали горячего чая из термоса.

Пока его осматривали, мыли в мерзком больничном душе, одевали в казенную пижаму, он молчал. Потом, чавкая, проливая мимо рта, с жадностью сожрал тарелку больничного рассольника с перловкой. Оказавшись в палате, на койке, свернулся клубком под двумя одеялами и проспал, как убитый, весь день. А потом, ночью, маялся бессонницей. Старик Никонов своим нытьем немного отвлек его, но ненадолго.