Вечная полночь

— В смысле, — вдруг выпалил я, — я не считаю, что нам следует плясать от того, что они принимали их отношения, как своего рода проблему. Я думаю, нам стоит увидеть в них шанс.

— Предлагаешь показать аудитории, откуда это идет?

— Точно.

— Предлагаешь, — не отставал мой хозяин, — дать людям у себя дома почувствовать его участниками?

— Точно.

И, конечно, меня взяли.

Как обычно на телевидении автор должен строчить длиннющие диалоги, чтобы другие, более опытные и уважаемые труженики пера взяли каждое слово и переделали в соответствии с собственными высокими стандартами. Что очень меня радовало. Единственное, чего я желал, закрывшись в ярко-зеленой, закрытой изнутри каморке под названием офис, это остаться в одиночестве и ввести себе мозговой тоник, убирающий стыд за собственное существование в пристойной и ненапряжной манере, и к тому же получать деньги.

К этому времени разрыв между ежедневными утренними походами в Уэстерн и Венис и окончательной студийной судьбой стал просто каким-то кошмаром.

Отоварившись, я курсировал через ворота студии на Twentieth Century Fox, парковал свой большой черный «Кадиллак», скакал по ступенькам в наш казарменного типа штаб, приветственно махая нервному проектировщику, державшему руль в центре «Сибиллы и Брюса». Скип, как выяснилось, любил вспоминать дни, когда он закидывался куаалюдом на улицах Уэствуда. Боже мой, он там был! Он одевался в «пейсли»! Он стиляжничал!

Весь процесс стал таким нормальным, что лишь этот факт, достаточно мне известный, чтобы лишний раз не трепаться, напоминал о том, что остальные представители человечества будут склонны счесть его несколько странным.

Когда вещи стали выходить из-под контроля, я попробовал тормознуться. Я попытался найти способ сдержать свою, как было видно всем небезразличным лицам, стремительную моральную и физическую деградацию. Теперь мои глаза постоянно косили. Я так заигрался с иглой, что у меня ребра просвечивали бы и через зимний комбинезон.

Однако же я умудрялся являться в свой любимый офис на добрых полчаса раньше всех остальных. Как раз хватало времени устроиться, быстренько набить несколько отрывков, убиться и проверить, чтобы случайные подтеки, просочившиеся на сгибе руки, не запачкали рукава. С неистовством леди Макбет джанки тратят безумное количество времени, пытаясь скрыть предательскую кровь.

На «Лунном свете» мой офис представлял собой жалкую каморку на верху лестничного пролета в длинном низком здании со всевозможными обитателями, начиная от рисовальщиков полос на автостоянках и кончая студийными плотниками, пузатым, приписанным к местной технике, народцем, взращенным, чтобы поразить человечество молотком в одной руке и пончиком с вареньем в другой.

«Фокс» можно было посчитать «Фабрикой грез», только если в ваших грезах не пройти от ксероксов, стоек с пирожками и субъектов, выглядевших так, словно они заказали себе прическу по каталогу «Hammacher Schlemmer». Разумеется, на студийных складах попадались и непонятные телезвезды. Там содержалось все волшебство встречи с метеорологом в химчистке. Правила Лос-Анджелеса висели на углу, и я случайно засек, как один из Знаменитостей, маленький серенький грушевидный мужичок, выходил из своей «акуры». Встречались и другие, столь же признанные, преимущественно миниатюрные блондинки, узнаваемые по страницам тележурналов, женщины, про кого никогда бы не подумал, что они такие крошечные и у них такая плохая кожа, когда видишь их вблизи, словно их целиком сделали из переплавленных кукол Барби.

Накачавшись и прибалдев настолько, чтобы покинуть свое убежище, я крался по офисам «Лунного света». Из штатных я дружил только с двумя молодыми ребятами из кабинета ксерокопирования. Я постоянно забывал принести пузырек спирта в свой офис, и вечно наведывался к ним в комнату одолжить от их запасов, которыми они протирали стеклянную поверхность аппарата, заявляя, что мне нужно «почистить пишущую машинку».

Сейчас я понимаю, что мой страх насчет их догадки, чем я реально занимаюсь — иду к себе чистить иглы, — абсолютно беспочвенен. Подозревали они во мне алкаша, и настолько конченного, что я колдырю изопропиловый спирт, чтобы поправиться с утра. Не спрашивайте меня, что хуже.

Динамика телеписанины рассчитана на сведение творческой работы к минимуму. Творчество полностью противоположно ТВ. Творчество подразумевает говорить за себя. ТВ подразумевает говорить за некого автора пилота. Когда смотришь телесериал, персонажи неделями говорят одинаково. Вот почему их и смотрят. Или не смотрят. Когда вас берут на работу, продюсеры желают абсолютно точно быть уверенными, что написанное вами станет гладким продолжением написанного до вас. По-настоящему удачный сериал должен звучать так, словно один и тот же трудолюбивый индивид набил весь текст от первого до последнего слога.