Вечная жизнь: новый взгляд. За пределами религии, мистики и науки

В следующие несколько дней дом наводнили утешители. Когда они заканчивали разговор с взрослыми, в число которых включали и мою старшую сестру Бетти, и обращались ко мне, старшему сыну, и к моему девятилетнему брату Уиллу, многие считали необходимым объяснить, как счастлив мой отец теперь, когда он уже не болен. В разговорах часто звучало слово «рай» как место высшего блаженства. Люди говорили, что это высшая цель, на какую только может надеяться человек, ибо в присутствии Бога ему обеспечена вечная радость. Но даже я, с моим неокрепшим умом, видел в этих объяснениях некую червоточинку: ведь если мы и вправду верим в рай, почему нам так грустно? Если папа счастлив, почему все, кто любит его, в том числе моя мама и старшая сестра, настолько безутешны? Религиозное мышление казалось мне оторванным от реальности. Я пытался осмыслить разговоры о рае, которых наслушался с лихвой, но чем больше старался, тем меньше смысла в них видел. Кто-то из соболезнующих даже уверял меня, что Богу, наверное, понадобилось, чтобы мой отец был с ним. Я задумался, почему потребности Бога должны быть превыше моих собственных. Такое божество я счел странным. Много лет спустя я услышал, как пожилая женщина говорила девятилетнему мальчику то же самое почти слово в слово о его отце, умершем от инфаркта сравнительно молодым. Этот мальчик, которого звали Джон Нельсон, в ответ выпалил: «Ну так будь он проклят, этот Бог!» Казалось, женщина была всерьез уверена, что молния поразит его на месте – или, возможно, ее саму, за то, что слушала подобные слова. А я подумал, что это лучший ответ на набожную чушь, какой я когда-либо слышал. Бог, которому отец Джонни понадобился больше, чем самому Джонни, выглядел демоном, заслужившим проклятия.

Разумеется, ничто в рассуждениях на тему «рай – это хорошо», вызванных смертью моего отца, не имело для меня никакого смысла, как не имеет и сейчас. Если смерть – настолько великое благо, гадал я, тогда почему врачи старались изо всех сил, чтобы сохранить моему отцу жизнь? Мне объяснили, что его смерть – воля Божия. От этого я задумался глубже прежнего. Неужели все в мире происходит по воле Божией? Но зачем Богу понадобилась смерть отца троих еще не выросших детей, мужа тридцатишестилетней женщины, кормильца и финансовой опоры семьи? Бог такого рода представлялся мне не имеющим смысла, особенно когда я пытался увязать этот образ с непреклонно строгим Богом-моралистом, с которым регулярно сталкивался в нашей церкви. В церкви мне изображали Бога вознаграждающим и карающим, сверхъестественным, опекающим божеством. В мою нежную детскую душу запал скорее страх перед этим Богом, чем его любовь. Церковь недвусмысленно разъясняла, какое поведение считается добродетельным, а мой отец нарушал все правила, и некоторые – систематически. Это также внушало страх и не только придавало разговорам о райских кущах бесполезность, но и наполняло их ужасом.