– Но с тобой у нее появилась прекрасная дочь, – мягко напоминаю я. – А потом – двое внуков.
Рой хмурится, резко выпрямляясь.
– Мне плевать на то, что хотят другие люди, и тебе тоже незачем переживать. Выходи за Джону в пустом сарае в шерстяном свитере в окружении козьего дерьма или выходи за него в следующем году на каком-нибудь важном и дорогущем шоу с собаками и пони, где на тебя будет смотреть куча незнакомых людей. Это не должно иметь никакого значения для тех, кто хоть немного важен для вас самих. И это точно не изменит ваш брак ни на йоту, особенно когда «и в горе, и в радости» превратится только «в горе». – Он берется за ручку двери сарая. – Если уж на то пошло, единственный человек, кто может за неделю вытащить свадьбу из задницы и слепить из дерьма конфету, – это ты.
Я улыбаюсь.
– Сочту за комплимент.
– Считай чем хочешь.
Дверь сарая открывается настежь.
– Эй, а почему бы тебе не прийти к нам на ужин сегодня?
– И разбираться с тем дерьмом, которое у тебя там творится? Ну уж нет, спасибо.
И дверь с тихим стуком захлопывается за ним.
Пользуясь случаем, достаю с заднего сиденья машины упакованные подарки. В доме Роя кладу их на пол рядом с елкой, которая, несмотря на его настойчивые возражения, все еще находится на своем месте. Только теперь рядом с ней лежит открытка от дочери, а в углу старой фотографии Николь и Делайлы в рамке вставлена новая фотография с его внуками.
– И все же ты не собираешься ей звонить, да, старый ты ублюдок? – качаю головой, забирая с полки дюжину яиц.
Не спеша еду по длинной подъездной дороге Роя, а затем – по шоссе, не торопясь возвращаться к тому, что меня ожидает дома. Всю дорогу я думаю о Рое и его дочери, с которой он отказывается выходить на связь, как бы сильно, я подозреваю, он этого ни хотел.
Подъезжая к нашему двору, замечаю синий снегоход, припаркованный у ангара. Должно быть, Джона сбежал из «этого дерьма», как его метко охарактеризовал Рой. И, несмотря на то, что мне нужно доставить яйца Саймону, я отклоняюсь от своего маршрута.
Застаю Джону, копающимся в аварийном наборе Арчи. При звуке захлопывающейся двери он поднимает голову.
– Рой дал тебе яйца?
– Дюжину.
– Должно хватить.
Вздрагиваю от зябкого воздуха. Даже при наличии системы отопления здесь, в ангаре, никогда не бывает по-настоящему тепло. Джона уже привык, и это его не беспокоит. Меня же – очень.
– Что ты делаешь?
– Заменяю все батончики гранолы, которые у меня здесь были. На днях я проголодался, достал один, а на вкус он, как картон.
Сокращаю расстояние и прижимаюсь щекой к его плечу.
– Что происходило после того, как я уехала?
– Ты имеешь в виду, когда ты меня бросила? – Джона ухмыляется, выбрасывая два черствых батончика в ближайшую мусорную корзину, а затем поворачивается ко мне и опирается о стол. – Ну… Бьерн начал чирикать на меня по-норвежски, потому что знал, что меня это бесит, и я сказал ему, что буду рад отвезти его обратно в аэропорт. Мама сделала замечание, чтобы я перестал быть мудаком. Наверное, я это заслужил.
– А что насчет
Джона усмехается.
– Мюриэль пообещала ей, что в сильные морозы водопровод в общественном центре работать не будет и что все приглашенные с радостью принесут с собой еду, если мы поженимся там.
– Боже мой! Свадьба в общественном центре. – Я протяжно стону. – Это худший кошмар моей матери. Буквально.
– Звучит неплохо, если тебе интересно мое мнение, но вена на ее лбу начала пульсировать. И тогда я ушел.
Прижимаюсь к широкой груди Джоны, с удовольствием принимая его утешительные объятия.
– И зачем Мюриэль это нужно было?
– Это не ее вина, и ничего из этого не является неожиданностью. Мы знали, что обе стороны будут пытаться выяснить дату, а твоя мать будет настаивать на свадьбе в Торонто.
Вдыхаю знакомый запах Джоны – мятной жвачки и древесного мыла – и размышляю над словами Роя.
– А чего хочешь
Его грудь вздымается от вздоха.
– Я сделаю
– Какого черта! – Я отстраняюсь, чтобы посмотреть ему в глаза; в них вспыхивает раздражение. – Ты никогда не боялся говорить мне все, как есть или как, по твоему мнению, оно должно быть, но у тебя
Джона напрягается.