Вечное чудо жизни

– Хэрриот.

– Может быть, мистер Хэрриот, вы, когда кончите свои дела у мистера Карлесса, не откажетесь выкушать со мной чашечку чая?

– С большим удовольствием. Думаю, управлюсь за час.

– Превосходно, превосходно. Так я вас жду.

Коровы Эдди прошли проверку наилучшим образом. Ни единой положительной реакции или хотя бы сомнительного случая. Я занес все данные в журнал туберкулинизации и быстро покатил назад к воротам, у которых мистер Айрсон уже ждал меня.

– Что-то прохладно для чаепития под открытым небом, – сказал он. – Так милости прошу!

Он подвел меня к юрте, откинул мешки и пригласил внутрь со старомодной учтивостью.

– Прошу, садитесь. – Он указал на потертый кожаный диванчик, который явно вступил в жизнь в качестве автомобильного сиденья, а сам опустился в плетеное кресло, которое я уже видел.

Пока он расставлял две кружки, снимал чайник с примуса и разливал чай, я оглядывал интерьер юрты. Раскладушка, битком набитый рюкзак, стопка книг, керосиновая лампа, низенький шкафчик и корзинка, в которой почивала Эмили.

– Молоко, мистер Хэрриот? Сахар? – Старик любезно наклонил голову. – Ах, так вы пьете без сахара? Но, пожалуйста, возьмите сдобную булочку. В деревне превосходная маленькая пекарня, и я беру их только там.

Откусив кусок булочки и запив его чаем, я исподтишка посмотрел на книги. Только поэты. Блейк, Суинберн, Лонгфелло, Уитмен – все зачитанные до дыр.

– Вы любите стихи? – спросил я.

– О да! – Он улыбнулся. – Я читаю не только их: библиотечный фургон заезжает сюда каждую субботу. Но то и дело возвращаюсь к своим старым друзьям. И особенно к нему. – Он протянул мне томик, который читал, когда я подъехал к воротам: «Стихотворения Роберта У. Сервиса».

– Ваш любимый поэт?

– Да, пожалуй. Пусть Сервис и не классик, но его поэзия задевает во мне что-то очень глубокое.

Айрсон посмотрел на томик, а потом мимо меня в какие-то только ему известные дали. А вдруг он странствовал где-то на Аляске, по диким берегам Юкона… И на мгновение во мне проснулась надежда, что он расскажет что-нибудь о своем прошлом, но оказалось, что говорить ему хотелось совсем не об этом. А о своей кошечке.

– Просто поразительно, мистер Хэрриот, всю свою жизнь я прожил один и никогда не страдал от одиночества, но теперь знаю, что без Эмили чувствовал бы себя невыносимо одиноким. Смешно, не правда ли?

– Вовсе нет. Просто прежде у вас не было четвероногих друзей, верно?

– Совершенно верно. Я ведь нигде подолгу не задерживался. Животных я люблю, и порой мне хотелось завести собаку. Но о кошке я даже не помышлял. Я ведь часто слышал, что кошки никого привязанностью не дарят, что они очень самодостаточные создания и не способны любить. Вы с этим согласны?

– Разумеется, нет. Чистейший вздор. У кошек есть свои особенности, но я лечил сотни дружелюбнейших ласковых кошек, верных друзей своих хозяев.

– Рад слышать это, потому что льщу себя мыслью, что эта крошка искренне ко мне привязана. – Он поглядел на Эмили, которая к тому времени успела забраться к нему на колени, и нежно погладил ее по голове.

– Ну, это заметить нетрудно, – сказал я, и старик расплылся от удовольствия.

– Знаете, мистер Хэрриот, когда я только обосновался здесь, – он обвел рукой свое жилище так, словно мы сидели в гостиной многокомнатного особняка, – то полагал, что и дальше буду вести одинокое существование, но в один прекрасный день эта малютка вошла сюда будто к себе домой, и моя жизнь совершенно переменилась.

– Она вас усыновила. – Я засмеялся. – С кошками такое бывает. И это был счастливый день для вас.

– Да… да… Совершенно справедливо. Мне кажется, вы замечательно понимаете подобные вещи! А теперь разрешите налить еще чашечку?

Таков был мой первый визит к мистеру Айрсону в его оригинальном жилище, но далеко не последний. Всякий раз, возвращаясь с карлессовской фермы, я заглядывал за мешки и, если Юджин оказывался дома, оставался у него выпить чаю и поболтать. Говорили мы о разном: о книгах, политическом положении, естественной истории, знатоком которой он оказался, но неизменно беседа переходила на кошек. Ему хотелось досконально изучить все, что касалось ухода за ними, кормления, их привычек и болезней. Если я изнывал от желания побольше услышать о его странствованиях по белому свету, о которых он говорил мало и неопределенно, то ему хотелось знать решительно все о случаях из моей ветеринарной практики.

Однажды во время такой беседы я заговорил об Эмили первым:

– Насколько мне известно, она либо сидит здесь, либо гуляет с вами на поводке. А сама она одна никуда не уходит?

– Да нет… Раз уж вы об этом спросили, то в последнее время она иногда гуляет одна. Но только в сторону фермы. Я слежу, чтобы Эмили не выходила на дорогу, где может попасть под машину.

– Я о другом, мистер Айрсон. На ферме ведь есть коты, и она легко может забеременеть.

Он привскочил в кресле как ужаленный.

– Боже мой! Действительно. А мне даже в голову не приходило. Такая глупость… Попробую ее одну не выпускать.

– Это сложно, – заметил я. – Надежнее было бы стерилизовать ее.

– А?