Вечное небо казахов

Описывая коллективную и семейную жизнь гусей (идеальной нормой которой является поистине братская дружба объединенных по праву рождения триумфальным криком индивидов, любовь «с первого взгляда» двухлетних птиц, которая только и позволяет войти в коллектив особи со стороны, и моногамия в течение полувековой жизни), этолог пишет так: «Пожалуй, излишне указывать на аналогии между описанным выше социальным поведением некоторых животных – прежде всего диких гусей – и человека. Все прописные истины наших пословиц кажутся в той же мере подходящими и для этих птиц». Для сравнения: семейная пара аистов, во многих культурах символизирующая семейное счастье, не только не имеет привязанности друг к другу, но и вообще не узнает друг друга, их семейные узы определены привычкой к одному и тому же гнезду.

В этологии настолько утвердилось представление об абсолютной супружеской верности и моногамности диких гусей, что К. Лоренц возмутился, узнав от ученицы, что в реальной жизни эта моногамность нарушается (чаще всего в случае ранней гибели одного из партнеров). Защищая объект своего изучения, исследовательница выразилась просто замечательно: «В конце концов гуси – это тоже люди!»

Триумфальный крик, который связывает гусей не только в семье, но и в более широком сообществе, состоит из двух фаз: выражение агрессии в отношении реального или воображаемого врага и затем выражение привязанности к своим (при этом в сообщество триумфального крика по праву рождения включаются даже утята, волею экспериментаторов проклюнувшиеся в гусином гнезде, так что «гадкий утенок» Андерсена не мог быть изгнанным из птичника из-за своей непохожести).

Наиболее выразителен триумфальный крик тогда, когда гусь оказывается перед лицом заведомо превосходящего противника и вынужден принять бой. «Узы, связывающие гусака с супругой и детьми, удерживают его на месте и не позволяют бежать, даже если противник вызывает в нем сильное стремление к бегству, а не только агрессивность. В этом случае он попадает в такое же положение, как загнанная в угол крыса, и «геройская» – с виду – храбрость, с какой отец семейства сам бросается на превосходящего противника, – это мужество отчаяния, уже знакомая нам критическая реакция» (К. Лоренц). «Критическая реакция» или нет, но какое мужество требуется «гусю лапчатому», чтобы вступить в бой с соколом!

Кюи о водоплавающих птицах, как и другие произведения традиционной инструментальной музыки у казахов, обычно сопровождаются легендами – иногда общеизвестными, основанными на мифах, иногда личными. История создания кюя «Дикий гусь» Ж. Стамбаева такова. Осенью, готовясь к перелету, дикие гуси убивают ослабленных и больных сородичей. Жестокая необходимость, ведь ослабленный гусь не сможет поддерживать необходимую скорость полета, задержит перелет стаи, создавая для нее опасность (а ведь дикие гуси во время сезонных миграций перелетают через Гималаи). Как-то в камышах кюйши нашел гусыню со сломанным и неправильно сросшимся крылом. Кюйши пожалел птицу и принес ее домой. Вслед за ним прилетел и самец, все лето прятавший в камышах свою самку от расправы стаи. Кюйши уехал в аул привезти необходимые снадобья для лечения. В это время случайно зашедший в дом родственник обнаружил исхудалую больную птицу и из жалости зарезал ее. Ожидавший неподалеку самец, увидев окровавленный ком перьев, догадался о происшедшем и, вскрикнув, на месте умер от горя.

Позже, во время кочевки с джайлау на зимовку, кюйши исполнил своему внуку, как бы утешая ребенка, новый кюй «Дикий гусь», изображающий полет гуся, его движение на воде и гогот.

Признаться, подобные, до сих пор бытующие в устной форме рассказы в форме быличек – об утратившей верблюжонка и беснующейся от горя верблюдице, которую кобызовый кюй заставил успокоиться, заплакать и принять чужого осиротевшего верблюжонка, о сторожевых собаках, сутками во время бурана лаем зовущих заблудившихся в степи путниках, о змеиной орде, живущей под домом народной целительницы-емші и оберегающей ее семью и имущество от посторонних, о царице-змее, умирающей на могиле целительницы, о сурке-отце, с плачем провожающем дочь замуж, – казались отголосками древних тотемических мифов и шаманских легенд, которые, разумеется, возникли не на пустом месте, а на основе наблюдений охотников и скотоводов (следует признать, наблюдений точных, как доказывает работа К. Лоренца).