Вечное невозвращение

Понуро бредем к лесу, лезть снова в колодец нет никакой необходимости. Но все-таки идем к тому, к первому входу. Там садимся на камни и растерянно молчим. Тут Эля начинает громко и безудержно хохотать, я недоуменно смотрю на нее: не истерика ли? — но потом сам начинаю смеяться. Вскоре смеются все, только Тоня печально шмыгает носом.

«А что, если бы мы свернули в левую дыру?» — почему-то думаю я, и Круглов, будто прочитав мои мысли, вскакивает и кричит:

— Послушайте, все можно изменить! Мы пошли не туда, надо было свернуть налево!

— Иди ты, студент, сам знаешь куда, — беззлобно ворчит Костя.

— Я пойду. Пойду один.

— И я тоже, — встает Лена.

Я также пытаюсь подняться. Круглов и Лена делают несколько шагов к колодцу — и тут раздается грохот. Верхний свод лаза рушится, заваливая колодец землей и камнями.

— Вот и закрылось наше Средневековье, — торжественно заявляет Эля. — Я все время считала, что это или галлюцинация или коллективное помешательство.

— Это не галлюцинация, это сказка! — Глаза у Тон опять полны слез. — А сказка всегда быстро кончается.

— Иголк! — грустно подтверждает бабушкин сын.

Последняя дорога

Глава первая

Детство и юность я прожил в доме на высоком первом этаже. Под нами был огромный сырой подвал, в котором все жильцы хранили дрова. Пятна этой сырости проступали на одной из стен нашей комнаты — той, что отделяла от лестницы, и никакие маляры ничего не могли с ними сделать. Потом я уехал из этого города, но в своих снах часто туда возвращался: и в город, и в дом; иногда мне снилось, что подвал осушили и открыли в нем магазин, почему-то все время снилось, что магазин — хозяйственный. Каждый раз во сне я говорил себе: вот видишь, на этот раз не приснилось, действительно открыли магазин! И каждый раз просыпался немного расстроенный: нет, опять приснилось.

Однажды судьба снова забросила меня в этот город. Он очень изменился, стал типично западным. В подвалах и подвальчиках множества домов открылись кафе, бары, магазины. Я с замиранием сердца подходил к своему дому, надеясь, что сон осуществился и хотя бы от одного сюжета я избавлюсь. Но, увы! Никакого магазина в подвале, окна по-прежнему забиты крашеной фанерой. Мне стало очень обидно: такой огромный подвал, дров там нет, в доме явно сделали центральное отопление и за столько лет подвал, наверное, высох. И вот — никому не нужен, никто не воспользовался.

Поскольку подвал не стал магазином, он продолжает мне сниться и я, увидев в очередной раз его во сне, войдя в магазин, по-прежнему говорю себе: ну вот, наконец-то сон осуществился.

Мне снится восемь или девять повторяющихся сюжетов — в основном это сильные переживания детства, и они порядком надоели за мою, в общем-то, уже довольно долгую, жизнь. Утешает только, что снятся они не так часто.

Поскольку мне уже за шестьдесят, то я себя считаю человеком пожилым и мне все больше нравится общаться с людьми моего возраста или старше, так как с ними я чувствую себя естественнее, чем с молодыми. Например, мне очень нравится мой сосед, тоже, как и я, пенсионер. Он очень веселый человек. Когда он бежит по лестнице вниз, то все время поет, довольно громко, что-нибудь типа: «До чего ж интересно, замечательно жить!» или песенку капитанов из «КВН». Встречая меня, всегда с чем-нибудь поздравляет: с началом отопительного сезона, с весенним равноденствием, с открытием охоты в Московской области или с днем рождения Фридриха Энгельса. Соседа и зовут соответственно его нраву — Суворов Александр Васильевич. Старухи со скамейки у подъезда говорят, что он колдун, и настороженно замолкают, когда он проходит мимо. Мне он говорил, что граф и происходит из тех самых Суворовых. У его дедушки были огромный дом на Остоженке и поместье в Орловской губернии, а бабке от ее отца досталась в наследство кондитерская фабрика, та, что нынче «Красный октябрь».

— А я живу на пенсию в тысячу триста восемьдесят рублей. Не знаешь, скоро будет принят закон о реституции?

— Даже если будет — фабрику и дом вряд ли отдадут.

— Наверно да, — вздыхал он. — Но все равно приятно было бы побороться. Собственность — это то, что придает человеку вес в глазах других, внушает самоуважение. А без нее я словно вошь на аркане.

— Ты же квартиру приватизировал?

— А что квартира? Я ведь не могу ее продать, мне тогда жить негде будет. Какая же это собственность?