Вечное таинство – смерть

— Послушай, а кто, по-твоему, мог украсть перстень у полиции? Были какие-нибудь подозрения на этот счет?

Славная Лулу лишь передернула плечиками.

— Никаких предположений — все были просто в панике, а полицейские орали на всех как оглашенные. Думаю, им было немного не по себе и стыдно — ведь у них самих украли!..

Тут Лулу лукаво усмехнулась и таинственно наклонилась ко мне:

— Ты знаешь, быть может, во мне говорит личная неприязнь к Люсиль, но мне кажется, что именно она стянула перстень у ажанов! Стянула, а потом спустила его в унитаз! Просто из злости.

Удивительно, но факт: Лулу почти слово в слово повторила мою версию кражи! На этом вопросы следствия завершились – мы еще посидели, улыбаясь друг другу с ноткой грусти, и разошлись.

Поднявшись в свою спальню, я подошел к окну. Бархатная тьма ночи, блестящие от дождя деревья и серебряный серп луны в бездне неба… Я смотрел на эту вечную картину, видел свое смутное отражение в стекле, которое внезапно перекрыло лицо Мари — бледное, с грустными светлыми глазами, с легкой…

«Прости меня, Мари, — прошептал я еле слышно. — Наверное, я мог бы тебя спасти, если бы вовремя прислушался, если бы…»

«Если бы любил!» — эти слова вдруг словно прозвучали «за кадром», перебив мой нестройный ход мыслей, и я в одно мгновенье понял, что в том и есть правда: я был очарован Мари — реально красивой девушкой, — но я ее не любил. Любовался, восхищался, желал — но не любил. Любовь дала бы мне силы, мудрость, интуицию, чтобы спасти любимую. Но — на нет и суда и нет.

С этой печальной мыслью я и уснул.  

Глава 45. Бумажная рутина

Вся последующая неделя превратилась в некий «бумажный» кошмар: с самого утра я выезжал в управление, чтобы оформить свои показания в письменном виде, подписывал море всевозможных протоколов и прочих бумаг, не считая добровольного прочтения протоколов допросов мадам Бишу, которые мне давал прочесть — чисто по дружбе! — славный комиссар Риво.

В перерывах между всей этой рутиной бытия мы с комиссаром спускались в кафе, расположенное по соседству с управлением, и там неторопливо обедали, болтая о чем угодно, только не об этом деле, от которого к тому времени оба успели изрядно утомиться.

Как правило, говорил больше комиссар — до его долгожданной пенсии оставалось чуть больше года, он мечтал о домике в деревне, куда они уедут с мадам Риво и где будут наслаждаться покоем. Сам он собирался рыбачить и разводить кроликов, а мадам Риво, по словам супруга, мечтала выращивать овощи на собственном огородике и на зиму заполнять погреб собственными закрутками и консервами.

Отобедав и испив по чашечке ароматного кофе, мы возвращались в управление, и бесконечная бумажная волокита продолжалась: протоколы, показания, подписи… К концу всего я уже готов был бежать в Москву, в свой домик с петушком на флюгере, закрыв глаза даже на возможное присутствие грозной Веры Буниной в качестве неприятной «нагрузки».

Но, как известно, все когда-нибудь завершается: 20 октября все материалы этого «собачьего» дела были переданы в судебные органы.

— Будем надеяться, мадам Бишу собственной свободой заплатит если не за смерти Мари и Нико, которые она полностью свалила на своего любовника Мориса Буасье, то уж за похищение коллекции, за убийство оного любовника, а также за покушение на убийство, — в последний наш совместный обед подвел итоги комиссар. — Думаю, свою жизнь мадам завершит в тюремных стенах. И мне ее ничуточки не жаль!

Что ж, я тоже не испытывал сочувствия к мадам. Если признаться честно, в те дни мне было жаль лишь самого себя: меня в очередной раз «кинули»! Позвонив чисто наудачу своей «пожизненной» возлюбленной Соне Дижон, находившейся в благословенной Швейцарии, я лишь увеличил свою перманентную депрессию: как оказалось, синеокая красавица на презентации персональной выставки в Монтрё влюбилась в скрипача из местного оркестра, так что скрипку моего сердца совершенно не слышала.

Что делать! Я пожинал плоды собственной глупости: когда-то, в год нашей встречи с Соней, я сам как-то предложил не хранить верность друг другу, а гулять от души все годы юности. Конечно, при этом я имел в первую очередь себя самого, полагая, что быть верной — святой удел всех женщин, но… Но я ошибся — с тех самых пор Соня не устает изменять мне с каждым интересным, на ее взгляд, мужчиной, а я лишь плачу и рыдаю.

Известно, что рыдать лучше всего в удобную жилетку. К счастью, таковая в славном городе Париже у меня имелась: Рафик! Так что сразу после неприятного звонка я отправился к нему, чтобы поужинать, а заодно и излить приятелю всю муку своей истерзанной души.

Я с удовольствием поужинал, а когда принесли кофе с кардамоном, за мой столик по доброй традиции присел Рафик, которому я и рассказал последние новости об измене Сони Дижон — кому-кому, а Рафику нет нужды рассказывать всю нашу долгую love story: он хорошо знал нас обоих.

— Знаешь, какая мысль пришла мне в голову вчера?

Эта неожиданная фраза приятеля была его первой реакцией на мой душещипательный рассказ о Сониной измене в Монтрё.