Вечное возвращение

Липкой была она. И сладкой была она. Была она как мед диких пчёл – такой же притягательной и опасной. Душной она была, но – при этом и вездесущей, и дурманящей (содержащимися в ней) вседозволенностью и всевозможностью!

Была она, как будущие споры о возвращении из мёртвых и о Воскресении (это две большие разницы); например:

«Я никогда не поверю тому, чтобы душа происходила после тела; я никогда не скажу, чтобы мир и его различные части погибли с ним. Это воскресение, о котором столько говорят, я считаю просто священной и таинственной аллегорией и далек от того, чтобы согласиться с мнением черни.» (Cинезий – александрийскому патриарху Теофилу) – прекраснейшее определение псево-Воскресения, не правда ли?

Музы’ка могла (бы) вернуть из мёртвых; но – не могла Воскресить. Впрочем, не затем играл Зверь. Да и не высоко плыла (и пылала) музы’ка.

Разве что – была сразу всем: плеском воды и безжалостным зноем, и пыльной землей. Стала она самой жизнью. Коснулась она ушей женщины (к одному из которых вот только что прилипали слюнявые губы ухажера) и связала её по рукам и ногам: потому что заслушалась женщина!

Стал свободен злосчастный охотник (от собственной Дикой Охоты) – не ему теперь плотью разлагаться в Сатире. Тогда и усмехнулась в прохладе своего храма злокозненная Иштар – теперь она могла быть уверена: надолго (если не навсегда) может позабыть она о герое Гильгамеше (этой ловкой интригою передав всё великой богине Ариру, естественно властной над каждою плотью праматери-Геи).

Знала – отныне и своими руками отыскал он на себя управу.

И увидел охотник – пробудился в женщине демон. Смертельно побледнело прекрасное её лицо. Развязала она свой пояс, одежду с себя совлекла и стала подлинно обнажена: такой вдруг Лилит перекинулась (из блудницы Иштар), какою её не только охотник, но и царь (должно быть) не видывал.

Тогда – ужаснулся охотник! Ибо он – захлебнулся неведомым. Ибо он – (малодушный) заглянул за пределы души. И увидел, каким он мог (бы) стать – подле нее.

Но уже – никогда. Тогда – (уже сверх неизбывного ужаса) по настоящему ужаснулся охотник: он (почти наяву) увидал, как нынешняя душа его в муках начинает рожать ему новое тело и новую душу; сейчас самым животным из своих инстинктов он (человек) ощутил, что по воле царя совершил.

И что вместе с царём совершили они; но – было поздно что-либо ему понимать. Лилит, прекрасная и смертоносная, вышла к своему Зверобогу.

Сатир увидел ее и затрепетал. Могучий и зверовидный, затрепетал он как осенний лист на ветру. Ждал он коз своих и не ждал увидеть Лилит; но – увидев Блудницу (как и охотник, всем зверством своим), захотел сохранить он невинность и зверство; но – тщетно.

Бесконечно долго (продолжая играть) смотрел Зверобог на нее. Безнадежно и безжалостно смотрел он на нее жёлтыми своими глазами и видел, как ступает она по земле; как ступает она по-над самой землей; если женщина рождает бессмертие в смерть, то кого может породить Первоженщина?

И взяла у него Лилит дыхание жизни. И дала ему Лилит то, чему он ужасался.

Всё было так – и потом, и сначала (именно в такой очерёдности: будущее определяло прошлое): словно бы жертвенную чашу взяла, дабы губы лишь омочить; а чаша собой тотчас переполнилась и потекла (не содержимое, а именно сама чаша со всем содержанием) по всей земле; таковы они были, эти взаимные роды недотворённого мира.

Вот что происходило на берегу источника, от которого без оглядки бежал, навсегда оставив там свою невеликую душу и земноводный рассудок, бедный охотник на диких зверей.

Сбежал охотник (безымянный и статичный, причём – в любом изменений мира, в котором он неизменно не умиротворён); а у источника (казалось) – совершалась близость Космоса с Хаосом (казалось – бесконечно так будет): великолепные Клеопатры и кровосмесительные Лукреции (которым ещё только предстоит быть) – все они уже здесь и сейчас.

Казалось, что всегда они забирали (и забирают, и долго ещё будут забрать) у своих малодушных любовников небольшие их жизни; но – как бы ни были прекрасны дочери Евы, не могут они дать больше того, что у них есть: весь их бессмысленный экзи’станс – рождать бессмертие в смерть.

Только шесть бесконечных дней владел Сатир телом Великой Блудницы. И не пробился к ее душе, лишь насытился (телом плоти, а не Хаосом или Космосом тела) и изнемог, и познал пределы себе; лишь тогда-то и опомнился Зверь (словно листик от древа богини Ариру оторвался от тела блудницы).

Только тогда он увидел, что рядом (бездыханно) лежала свирель.

Ведь – доколе блудил он, до тех пор и вдыхал дыхание Хаоса – в женщину, а не в тростинку (это фраза известная: «Человек – всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он тростник мыслящий… Постараемся же мыслить достойно: в этом основа нравственности.» Блез Паскаль).

Но лишь оторвался от женщины – взглянул на тростинку и осознал, что меняется он; и (более того) – он уже изменился.

Ведь прежде ему не было необходимости осознавать: всё решало само естество.