Вечное возвращение

– Ты ничего не понимаешь. Но мне тебя не жаль, – беспощадно сказала она.

Золотозубый – услышал. Время спустя ошеломленный золотозубый кивнул. Тогда она опять улыбнулась. Опять мимоходом прикоснувшись к его душе: дескать, не верь мне (не полностью верь мне) – мне всё-таки тебя жаль, мой беспомощный волшебник!

Тогда он (но опять так, чтобы никто посторонний не слышал) крикнул ей прямо (ибо – сдвинул расстояния, их разделяющие) в лицо:

– Но он даже правильных слов говорить не умеет!

– Быть может, и не умеет – или ещё не умеет; быть может – никогда не будет уметь.

Потом она (не знающая милосердия) безжалостно смилостивилась и сказала еще:

– Некий народ (из тех, что не холоден, не горяч и не тёпел), падал ниц перед золотозубым халифом (из тех, что обронены Аллахом и подобраны шайтаном), и всё бы складывалось в судьбе халифа прекрасно, не встреться на пути у процессии сидящий под пальмою суфий (или, иначе – некий дервиш), даже и не помысливший, чтобы пасть.

– И что?!

– А ничего. Но и всё.

– И все же объяснись. Пожалуйста.

– Халиф спросил у дервиша, почему тот не падает. Дервиш на вопрос ответил вопросом: почему я должен это делать?

– Потому что выше меня никого нет, – гордо ответил халиф.

– И что?!

– А ничего! Суфий улыбнулся и сказал: быть может, я и есть этот никто.

Золотозубый помолчал. Потом спросил:

– Халиф повелел казнить наглеца?

– Разумеется, причём – немедленно. А вскоре приближенные зарезали самого халифа. Который на их глазах утратил ауру неоспоримого превосходства и не сумел достойно говорить с мудрецом на языке мудрых. Вспомни слова древнегреческого суфия и поверни их вспять, и пойми: «Если бы я не был Александром, я хотел бы стать Диогеном.»

Время спустя золотозубый спросил:

– Ты хочешь сказать, что все еще оберегаешь меня?

– Уже нет, – просто ответила она.

– Да, я поступил с этим наглецом недостойно; но – я поступил именно так, как ты меня и обучала: я предъявил ему меру, которая оказалась много больше его. Совершенно как в пушкинской сказке: попросив у золотой рыбки – «всего», получи-ка равновеликое «всему» «ничто», сиречь – пустое корыто. Вот я и хотел посмотреть, как он выживет, получив свое «всё».

Только внешне их безмолвная беседа длилась долго. На деле (точнее, для окруживших их реальности «здесь и сейчас») была она мимолетна и как бы никому не значима; но – она была как дыхание в дыхание – перед расставанием! Поэтому – она была неумолимо жестока.

Женщина равнодушно улыбалась. Золотозубый (с какой-то не свойственной ему трепещущей неуверенностью) понял, что сейчас задохнётся в окружившем его безвоздушном бездушии – посреди неподвижности навсегда посторонних ему (а после встречи с ней иначе и не могло быть) человеческих лиц.

– Ты полагаешь, я тебя обучала? Быть может, ты даже мнишь себя моим учеником?

– Да, ты меня учила.

– Тогда ответь мне, ученик-недоучка, отчего из всех умерших так «никто» и не вернулся обратно?

– Но один, говорит, возвращался.

– Если ты о высокой поэзии некоего якобы древнего (всего-то два тысячелетия) текста, если ты об этом моралисте из Галилеи – так ведь и твои прихлебатели-предатели готовы на него уповать, – здесь она качнула подбородком в сторону зала.

Который (в этот миг именно что зрительный) зал попросту выпал из реальности – оказавшись в ирреальном.

Который зал – пребывал в ужасе из-за происходившей на их глазах расправы; по счастью, не состоявшейся; который зал – а его намеренно золотозубый не разгонял, демон-стрируя своей пастве перспективу отеческого (барского) назидания за ослушание

Да, я о твоих овцах, – сказала Яна. – Ибо – всем им тобою обещано оправдание: ты берёшь на себя их грехи; за что они тщатся соответствовать твоей мере. Они твои братья и сестры по вере и неверию в спасение души.

– Даже если и так, что с того? – беспомощно вопросил ее сильный и жестокий человек.

– Потому никто не возвращался, что именно смерть тот учитель (именно она твой учитель, а не я – ведь я более чем жива), которому невозможно противиться обучением жизни; но – ты своевольно попытался у меня научиться бессмертию.

И вот здесь золотозубый (сам не поняв) произнёс нечто, проливающее от-свет на саму структуру происходящего (да и на всю эту историю мира):

– Что «но»? Почему повсеместно – это «но»? К чему подчёркивать версификацию? К чему бесполезно напоминать, что не одна альтернатива у ирреальной реальности, а множество альтернатив.

– Слова говоришь. Вопросы задаёшь, – повторила Яна слова (которые ей через годы ещё только предстоит сказать Илье). – А вот у меня нет никаких вопросов и ответов: я просто не знаю смерти; ты же – всё ещё обучаешься толково справлять нужду; посещать отхожие места; это, пожалуй, без меня!

– О чем ты?

– Хочешь, я опять расскажу тебе страшную сказку о Хозяине Дикой Охоты? – сказала Лилит – зная: нет никакой нужды в конкретном рассказе: каждый так или иначе (желая всего – для души) всего лишь справляет нужду (тела) – такова ещё одна версия страшной сказки (в которой оказался статичный Стас.

Хотя Яна не договорила, золотозубый расслышал и почти побледнел.

– Нет!