Вечное возвращение

– … – захотелось ей опять назвать этого невероятного «некто»: Энкиду; но – пока ещё не человек это был. Потому – она не сумела ничего прошептать; всё же называть имена – дано было Адаму и Еве; Лилит (доселе) к именованию прибегала лишь в случае со Зверем (сотворив из него человека)

Потому и к поэтам (называющим вещи по имени) испытывала некое «родное» чувство. Вот уже несколько столетий (или тысячелетий) испытывали поэтов на «родство»; но – называла их искусными лжецами: не могли они удерживать душу над именуемой ими вещью!

Казалось бы – даже такое именование (версификация миропорядка) могло бы оказаться ей сейчас некоторым подспорьем; но – она (Первоженщина) испугалась.

Тот жлоб, что к ней обернулся (успел обернуться) – он так ничего и не увидел; но – сразу же обгадился от необъяснимого и неизреченного ужаса (и заверещал, как настигнутый заяц) и уподобился раздавленной (отныне и навсегда негодной) флейте; причём – заверещал с такой глубиной горла-голоса, что все подельники к нему обернулись.

И разом осознали свою (превосходящую разумение) обречённость; но – что они могли осознать?

Это был Зверь. Людям он был (казался) невидимым. Хотя (всегда) был «здесь и сейчас» – там, где существуют «убийства» и там, где живо «искусство» (и то, и другое суть миражи). То есть Зверь – всегда там, где плоть переходит из природы в природу, ибо имя таких переходов – измены (перемены природы).

Зверь был огромен и козлоног, и с кошачьими проникшими в самую душу глазами. Весь чёрный и шерстяной (шесть не свалялась – лоснилась), от бритвенноострых копыт до рогатой головы Сатира; и то огромное его мужество (что меж ног его) уже было разбужено; но – в ручищах его трепетала тростинка-свирель.

– Энкиду! – захотелось ей еще раз назвать его имя, и на сей раз она сумела – она, тоже ставшая прежней Шамхат! Так она попробовала произносить имена; так пробовала и свою привычную власть проявлять – над мирами, временами и обликами.

– Нет! Этого (даже) и я не могу – без тебя! – проблеяло чудовище. – Но ведь ты, как всегда, хорошо мне в этом поможешь.

Тогда она опять изменилась. Стала бесконечно далекой, стала как Стенающая звезда. Стала, как звезда, недоступной; но – так и не смогла стать холодной (ведь совсем не в её естестве).

Тогда она вновь перекинулась. Стала простой и опасной. Стала как обоюдоострое лезвие.

– Нет, – (почти) сказала она – так она захотела сказать; но – не успела. Ибо слово «нет» за неё произнес Стас:

– Никогда! – тем самым почти повторив слова Энкиду Гильгамешу; а с ним (статичным Стасом) Сатир не стал спорить – и даже более, почти согласился; но – не потому (не успела Шамхат), что Зверь с человечиком оказался согласен.

Как бандиты, от несказанности ужаса в мироздание – вмёрзшие (ставшие глухи и слепы), так и Зверь ничего не ожидал от статичного Стаса: ни (не)внимания, ни (не)понимания.

Что есть состояние псевдо-умов, предъявляющих свои псевдо-права на псевдо-мысли? Понимающих состояние своё – как (не)справедливое. И прилагающих малые силы свои, чтобы овладеть (оплатить, отомстить, принизить) – всем (и за всё): прошлым, настоящим и будущим поколениям (и перерождениям).

– Ничто, – мог бы проблеять Сатир; но – Стас не был ничем (никто не столь велик); потому Зверь (действительно) – проблеял, причем – на этот раз нечто нечленораздельное: его естество сейчас не нуждалось в формальности смыслов.

Смысл (безо всяких форм) был один: пошли вон! Зверь повторил приказ Яны; но – обращаясь ко всем смертным: людей тотчас разметало. Как будто явился ветер и взял их; и всех шестерых человечков подхватило и унесло, и швырнуло о далекие звезды; но – после тотчас вернуло и шмякнуло оземь.

Причём – совершенно насмерть; причём – всех шестерых. Причём – в самый последний миг закричала женщина. Почти по человечески. То есть – как раненая птица; но – не уберегла никого (и не могла женщина никого уберечь); но – Стаса, уже почти разбитого вдребезги, вдруг легко (словно чахлое деревце) вывернуло из асфальта.

В который он уже почти влип. От которого его и отнесло чуть прочь; но – не полностью подхватил его женский крик. Разве что – удержал у самой глотки ада.

Потом – удержал ещё раньше: в колыбели; потом – ещё раньше: в женском лоне; так что – не разбился окончательно сумрачный Стас, не покатился в пыли теплыми каплями, как все остальные убитые; но – он всего лишь умер.

Страшно? Ступай в сторону страха! Помни: смерть – тот учитель, обучению которого невозможно противиться.

Вопрос лишь в том, возьмёт ли сама эта Прекрасная Дама-смерть (помним девочку-смерть подле Ильи) тебя в ученики (или – ты сам напросишься); а даже если и не возьмёт, то и таким быть возможно бессмертию.

Зверобог ухмыльнулся – как-то очень особенно: не оскалив душу (как зубы) – лишь губами оскалился; ухмыляются так лишь от мук наслаждения.

– Давно мы не виделись, – проблеял глумливо и сладко; проблеял – глумлением скрывая тоску (по гармонии); но – была в этом блеянии и звериная власть Хаоса. А ещё он (на всю вселенную) прокричал: