Вечное

Он говорил мне:

– Дато, сынок, вот увидишь, грядут великие события! Когда-нибудь мы скинем с себя бремя рабов и станем жить счастливо! Эксплуататоры получат своё, обещаю, сын!

В пятнадцать лет я тоже стал работать на заводе. Я работал по двенадцать часов в сутки и с каждым днём всё сильнее сомневался в словах отца. Я не верил, что светлое будущее может настать. Я не верил в справедливость.

Мне было девятнадцать, когда мои родители умерли. Мать, так же как и отец, работала до самой смерти. Они так и не ощутили сладости размеренной жизни и сытого желудка.

Я женился на девушке, работавшей со мной вместе, и стал повторять судьбу своих родителей от начала до конца.

Я не испытывал радости от своей женитьбы, потому что моя супруга была такой же несчастной как и я сам. Мы просто соединили наши невзгоды в одно целое и стали несчастнее вдвое. Теперь я страдал не только от своей жизни, но и беспокоился о страданиях супруги. Так же как и она о моих.

Мы работали и экономили на всём. Жили в тесной комнатёнке, за которую платили хозяину и мечтали лишь о том, что когда-нибудь наши страдания прекратятся. Детей у нас не было и я этому несказанно рад. Думаю, не стоит пояснять почему.

Мы жили как и сотни тысяч других пар и сотни тысяч одиноких людей того времени, не видя ни конца, ни края такому существованию.

Как могли мы не обрадоваться, когда вдруг в начале нового столетия на заводах стали появляться некие типы, обещавшие сказочное будущее и раздававшие листовки, которые, из-за неумения читать, мы всё время просили прочесть тех немногих, кто умел. А потом просто заучивали весь текст листовки наизусть, точно молитву.

Все мы теперь знали, кто наши настоящие боги. Этими богами стали Карл Маркс и Фридрих Энгельс.

Пообещать голодным и замученным людям отдых и постоянную сытость – значит заполучить их расположение. А если пообещать таким людям, что жить они станут так же как хозяин их завода, что все будут равны и свободны, вы получите их сердца и души.

Правда, обещать надо по-особенному. Мало просто сказать и объяснить, нужно разжечь в угнетённых людях пламя, поднять сломленные головы красивой речью и не позволять им опуститься вновь.

Именно такие люди и приезжали к нам на завод распространять идеи коммунизма. Они были словно пророки, их слушали затаив дыхание, когда эти люди что-то спрашивали нас, что подразумевало либо «да», либо «нет», мы всегда с готовностью орали в один голос:

– ДАААА.

– НЕЕЕЕТ.

Впрочем, выбора, что орать тут не было, мы всегда кричали именно то, чего от нас ждали.

– Хватит терпеть несправедливость, хватит тащить на своём горбу паразитов! Смерть буржуям, смерть! Вы согласны, товарищи?!

– ДААААААА.

– Мы не станем унижаться! Мы – люди! Мы – свободный, рабочий народ! Мы не рабы. Рабы ли мы, товарищи?

– НЕЕЕЕЕЕЕТ.

И всё в таком духе.

В глубине души, я чувствовал абсурдность происходящего, все мы здесь были, словно малые дети, которыми управляет учитель в детском хоре. Иногда мне даже становилось немного тошно от этого.

Но всё же я не мог не понимать, что революция это единственное, что может изменить нашу жизнь, это единственное, что приведёт нас в то светлое будущее, о котором мечтал мой отец.

Очень скоро царская охранка стала отлавливать агитаторов. Их сажали в тюрьмы, нам запрещали читать и распространять листовки под угрозой ареста. В 1905-м, когда первая попытка революции была провалена, по слухам, царь казнил более пяти миллионов человек по всей России. Это не могло не прибавить ненависти к нему, и все мы затаили отчаянную холодную злобу.

Да, теперь стало страшно открыто выступать с революционными призывами. Мы не хотели быть казнёнными как те бедолаги. Но мы не оставили, мы хранили и лелеяли в своём сердце словно хрупкого, раненного младенца идею Свободы, Равенства и Братства.

Постепенно страх затихал. Прошло несколько лет и люди начали шептаться снова. Ещё через несколько лет в цеха вернулись агитаторы. Они делали всё по-умному. Их реже ловили, всё больше листовок попадало в народ.

И вот мы уже благоговейно поём Интернационал и участвуем в забастовках и стачках. Близится 1917 год.

Праздник победы социалистической революции был омрачён для меня смертью моей супруги. Теперь наши страдания, помноженные на два, были окончены, я вновь остался наедине со своей личной болью.

Жена умерла от туберкулёза. На нашем заводе эта болезнь была не редкостью, и медицина не в силах была помочь таким простым рабочим как я и моя супруга.

Мне было жаль, что она не дожила до светлого коммунистического будущего, которое все мы так жаждали построить. Но зато я был уверен, что теперь доживу я. Ведь больше не будет эксплуатации, паразитов истребят, и каждый будет получать то, что заслуживает.

«… кто был последним, станет первым!».

Это очень поднимало дух, жаль, что отец этого не видит. А ещё жаль, что у меня своих детей нет, вот бы сейчас рассказать им о мечтах их деда и поздравить с тем, что они то уж точно увидят лучшее будущее.