Вечность

Когда Эми в прошлый раз показывала мне свои картины, они выглядели странно и причудливо — животные в городской обстановке, любовники, раскрашенные всеми цветами радуги. Теперь же все полотна казались безжизненными. Даже если на них были изображены пейзажи — улочки и постройки, — они все равно производили впечатление необитаемых планет. Ни животных, ни любовников. Ничего, притягивающего взгляд. Единственное полотно, на котором разворачивалось хотя бы какое-то подобие действия, стояло у нее на мольберте. Огромное, с меня высотой, оно все было белого цвета, за исключением маленькой человеческой фигурки в нижнем левом углу. Девушка на картине сидела спиной к зрителю, понурив плечи, и по спине у нее рассыпались темно-русые волосы. Несмотря на то что лица видно не было, я сразу же узнал Грейс.

— Давай устрой мне сеанс психоанализа, — сказала Эми, заметив, что я разглядываю картины.

— Я пытаюсь завязать с этим, — пошутил я, но шутка показалась мне предательством, как вчера ночью, когда я подхватил предложенную Коулом игру «продолжи песню», хотя следовало бы надавать ему по шее. Я вступал в соглашение с врагом.

— Тогда просто скажи, что думаешь, — попросила она. — Ты действуешь мне на нервы, Сэм. Я когда-нибудь это тебе говорила? Наверное, стоило сказать. Ладно, скажу сейчас. Ты никогда ничего не говорил, когда был с Грейс, а я не понимала, как это воспринимать. Со мной все разговаривают. Я могу разговорить кого угодно. Чем дольше ты молчал, тем больше я ломала голову, в чем дело.

Я посмотрел на нее. Я понимал, что тем самым лишь подтверждаю ее точку зрения, но все равно не находил нужных слов.

— Ох, теперь ты нарочно морочишь мне голову, — продолжала она. — О чем ты думаешь?

В голове у меня крутилось множество мыслей, но большинству из них не следовало превращаться в слова. Все они были гневные, обличительные. Я повернулся к нарисованной Грейс, отгородившейся от меня спиной.

— Я думал о том, что это совсем не та Грейс, которую я знал.

Эми подошла и остановилась рядом со мной. Я отодвинулся. Я старался сделать это незаметно, но она все равно заметила.

— Ясно. Видишь ли, это единственная Грейс, которую знала я.

— Она тут очень одинокая, — произнес я медленно. — И замерзшая.

Знать бы, где она сейчас.

— Независимая. Упрямая. — Эми вдруг вздохнула и отошла от меня так резко и неожиданно, что я вздрогнул. — Я не считаю себя такой уж плохой матерью. Мои родители не давали мне вообще никакой свободы. Они читали все книжки, которые читала я. Ходили на все мероприятия, на которые ходила я. Установили строгий комендантский час. Я жила под микроскопом, пока не уехала в колледж. С тех пор я ни разу не была дома. И до сих пор с ними не разговариваю. Они все еще рассматривают меня под увеличительным стеклом. — Он изобразила руками окуляры бинокля. — Я думала, у нас с Льюисом все здорово. Когда Грейс захотелось самостоятельности, мы не возражали. Врать не стану — я тоже рада была вернуться к своей обычной жизни. Но она отлично справлялась. Все жаловались, что их дети вечно проказничают и плохо учатся. Если бы Грейс начала плохо учиться, и разговор с ней был бы другой.

Это прозвучало не как признание, а как заявление художника. Конфликт, изложенный в благопристойном виде для прессы. Я не смотрел на Эми. Я смотрел на Грейс на картине.

— Вы бросили ее совсем одну.

Повисло молчание. Наверное, она не ожидала такого обвинения. Или просто не ждала возражений.

— Это неправда.

— Я верю тому, что она сама мне говорила. Я видел, как она плакала из-за вас двоих. И это было искренне. Грейс не склонна устраивать представления.

— Она никогда ни о чем не просила, — сухо произнесла Эми.

Вот теперь я посмотрел на нее — пригвоздил своими желтыми глазами. Я знал, что ей неуютно — под моим взглядом неуютно становилось всем.

— Правда?

Эми выдерживала мой взгляд в течение нескольких секунд, потом отвела глаза. Наверное, она уже пожалела, что пригласила меня зайти.

Но когда она взглянула на меня снова, в глазах у нее стояли слезы, а нос некрасиво покраснел.

— Ладно, Сэм. Будем до конца откровенны. Знаю, порой я вела себя как эгоистка и видела то, что хотела видеть. Но это дорога с двусторонним движением, Сэм: Грейс тоже не была самой ласковой дочерью в мире.

Она отвернулась и вытерла нос краешком блузки.

— Вы ее любите? — спросил я.

Она склонила голову к плечу.

— Больше, чем она меня.

Я ничего не ответил. О силе чувств Грейс к родителям мне не было известно. Мне захотелось, чтобы вместо меня она сама сейчас очутилась здесь, и этой студии.

Эми вышла в примыкающую ванную и принялась громко сморкаться. Вернувшись, она остановилась в нескольких шагах от меня и промокнула платком. На лице у нее было странное выражение, какое бывает у людей, когда они собираются сделать, что то необычайно для них важное.

— А ты ее любишь? — спросила она.

Уши у меня запылали, хотя смущения я не испытывал.

— Я же здесь, — ответил я.

Она прикусила нижнюю губу и уткнулась взглядом и пол. И потом, не глядя на меня, задала еще один вопрос:

— Где она сейчас?

Я не шелохнулся.