Вечность Эллы и Миши

— Вечность. То есть, я помню, как мне было четыре, и я была очарована тем, как он сидел в гараже со своим отцом и работал над машиной. Хотя, мне всегда было слишком страшно пойти туда и поговорить с ним - вообще-то, он первый заговорил со мной. — Смех зарождается в моем горле. — На самом деле, сначала он подкупил меня перелезть через забор соком и игрушечной машинкой.

— Почему ты боялась заговорить с ним? — исследует она.

— Я не знаю. Думаю, может быть, я всегда чувствовала, что жила в альтернативном мире, который никто не понимал, даже он. — Я пожимаю плечами, рассматривая свои ногти. — Иногда я все еще чувствую себя так, что, возможно, я вижу вещи иначе, нежели большинство людей.

Она барабанит пальцами с французским маникюром по столу. — Думаю, ты слишком сильно переживаешь о том, что ты думаешь.

— Но это часть данности, — говорю я. — Я знаю, это на некоторое время, но то, что я до сих пор не понимаю, как перестать беспокоиться.

— Это потому, думаю, что ты не понимаешь истинную причину, — заявляет она. — Из того, что ты мне рассказала, Элла, твое детство было полно переживаний.

— Я не все время волновалась, — протестую я. — Было расслабление... моменты, когда я жила своей жизнью так, как должна была, чтобы выжить. Если я не переживала, тогда никто не оплачивал бы счета, не следил бы за тем, чтобы все ели или чтоб одежда была чиста.

— Это не то, что я имела в виду, но это часть всего этого. — Она достает фото из папки и кладет ее передо мной на стол. — Что ты видишь, когда смотришь на это?

Это фото мужчины, женщины и маленькой девочки, с такими же голубыми глазами и блондинистыми волосами. — Эмм... вам нравится брать задники из рамок и хранить их в своем офисе.

— Элла, не хорошо шутить, пряча свои чувства, — настаивает она. — Просто скажи мне, что ты видишь.

— Полагаю, я вижу семью.

— Они выглядят счастливыми?

Я изучаю улыбки на их лицах. — Они выглядят счастливыми, как и все остальные.

Она передвигает ее ко мне и указывает пальцем. — Опиши мне картинку.

Это странная просьба, но я все равно ее исполняю. — Ну, мужчина обнял за плечи женщину. Он выглядит так, словно любит ее, хотя, его улыбка слишком яркая, если вы спросите меня. Женщина держит маленькую девочку, и они тоже выглядят счастливыми. Хотя, я не понимаю, почему они так чертовски счастливы. Они лишь делают эту чертову фотографию.

Она случайно мнет уголки фото, когда кладет ее обратно в папку. — Твоя мама или папа тебя так когда-нибудь обнимали? Ты помнишь, была ли так счастлива, когда была ребенком?

Будто она спросила меня о предварительном вычислении, и мой мозг путается из-за сложности. — Нет, но это не реально. Это подделка. Попытка показать людям причины, которые позволят чувствовать себя хорошо, когда они смотрят на фоторамку.

— Нет, Элла, это реально. Счастье существует, — отвечает она грустно. — Хотя вещи не всегда именно такие, но семьи должны иметь свои счастливые моменты, и родители должны обнимать детей. Дети должны чувствовать любовь.

— Я чувствовала, да сейчас чувствую. — Я массирую свои виски, чувствуя, будто бетонный блок упал на мою грудь. — Меня обнимали... несколько раз.

— Несколько раз за последние двадцать лет? — спрашивает она, подчеркивая свою точку зрения. — Потому что это немного.

— Меня обнимали много раз, — говорю я, обидевшись. — Миша постоянно меня обнимает.

— Снова, мы вернулись к Мише. Давай исключим его из этого разговора на минуту и сфокусируемся на твоей семье. — Она делает несколько пометок в своем дневнике. — Твои родители когда-нибудь обнимали тебя? Смеялись с тобой? У вас были семейные поездки?

— Однажды мы ходили в зоопарк, когда мне было шесть, но у моей мамы было биполярное расстройство, и она не могла много с нами делать. И мой папа... ну, он любил свой «Джек Дэниелс», — я останавливаюсь, когда гнев закипает на кончике моего языка. — К чему вы клоните?

— Я не пытаюсь клонить к чему-то, — отвечает она доброжелательно, щелкнув ручкой. — Я лишь пытаюсь позволить тебе увидеть свою жизнь.

— Увидеть, что она сумасшедшая? Что я сумасшедшая? Потому что я это уже знаю даже без ваших напоминаний о моей хреновой жизни. — Мои руки дрожат, и ладони потеют от суровых воспоминаний, которые составляют мою жизнь. Я начинаю глубоко дышать, и мое зрение темнеет.

— Сделай глубокий вдох, — инструктирует она, махнув рукой от груди в очистительном жесте, и я подчиняюсь. — Теперь, ты не сумасшедшая, Элла. Просто у тебя была жестокая жизнь.

Мой мозг бьется внутри моего черепа. — Тогда какое это имеет отношение к тревоге и депрессии, или к тому, что вы думаете, что со мной что-то не так?

— Мне кажется, что иногда ты не думаешь, что заслуживаешь хорошей жизни. Тебе кажется, что ты плохой человек. Что ты не заслуживаешь быть любимой. — Она закрывает папку, засовывает ее в небольшую стопку, и опускает руки на стол. — И я думаю, что именно поэтому ты отталкиваешь людей, и это вызывает депрессию и тревогу.