Вечность и еще два дня

Полина уложила ребенка и вышла к нему. Он стоял возле бани, у которой заканчивалась дорожка, расчищенная от снега, и светил фонариком на забор.

— На лыжах пришли, — сказал Миша, кивком показав в сторону озера.

На снегу действительно просматривалась лыжная колея, тянущаяся от забора до бани. Судя по этим следам, лыжник вышел сюда, но дальше пройти не смог, развернулся и убрался восвояси. Миша его вспугнул двумя выстрелами. Крови вроде бы не было. Значит, он не попал.

— А если это Кирилл был?

— Тогда почему он стрелял?

— А он стрелял?

— А это что? — Миша подвел Полину к амбару, посветил на стену. — Здесь где-то стукнуло, я слышал. Ну да. Вот!

Пуля вошла в бревно под углом, выбила из него щепку. Царапина была совсем свежая.

— С глушителем у него пистолет был, — сказал Миша.

— С глушителем, — подтвердила Полина, вспомнив парня в «аляске».

— Тихонько подкрадывался, даже Дружок его не почуял.

— Мне страшно!

Полине вдруг захотелось прижаться к Мише. Он такой большой и надежный. Но вместо этого она повернула к дому.

Антошка лежал в кроватке и тихонько плакал, Полина взяла его на руки, прижала к груди. Ее знобило и от холода, и от страха. Антошке передалось ее настроение, он заплакал громче. Полина едва успокоила его, уложила и затопила печь.

Миша минут десять ходил по двору, потом зашел в дом. Полина подала ему чай.

— Дружок должен был поднять шум. Не поднял, — с сожалением сказал Миша.

— Стареет.

— Зато я молодой. — Миша улыбнулся. — И чутье у меня острое.

— Это хорошо, что у тебя такое чутье, — сказала Полина, доставая из шкафа короб с мукой.

Она хотела замесить тесто на пироги. Мужика надо кормить и вкусно, и сытно. А пока что можно хлеб с маслом пожевать.

— Не бойся, со мной они не забалуют, — произнес Миша, нахмурился, поднялся, подошел к окну, выглянул во двор.

Полина замерла в тревожном ожидании. Вдруг к дому кто-то подкрадывается с пистолетом или даже с гранатой, которую можно забросить в окно?

— Как же так? Я же ничего такого не сделала! За что меня убивать?

— Так ты же была у Хворостова, все ему рассказала.

— Ну да, теперь и дядя Леша знает. Его что, тоже убивать?

— Может, ты все придумала? — спросил вдруг Миша, вернулся к столу, взял из корзинки горбушку хлеба, потянулся за маслом.

— Тогда и Кирилл все придумал!

— Выходит, что нет. Тебя на самом деле хотят убить.

— Но я же ничего не знаю!

— Но Хворостову-то рассказала. А Герману это не понравилось. Или Кириллу. Ты с ним спала? — намазывая масло на горбушку хлеба, совершенно будничным тоном спросил Миша.

— Что?! — Полина оторопела от неожиданности.

— Ну, может, он меня от ревности хотел убить.

— Не было у нас ничего!

— А с Гавриловым?.. Он тут к тебе недавно приезжал.

— Если бы и было, то это не твое дело!

— Ну, может быть.

— От вас, мужиков, одни беды! Жила себе, никого не трогала. Откуда этот идиот взялся?

— Это ты про Гаврилова?

— А чем он лучше тебя? — спросила Полина и усмехнулась.

— Вот и я говорю, что хуже.

— Ты будешь еще лучше, если помолчишь.

Миша кивнул в знак согласия, откусил от горбушки, запил чаем, а затем, так ничего и не сказав, отправился спать.

Без него Полине стало совсем страшно. Она выключила на кухне свет, с опаской глянула в окно и не спала до самого утра.

Когда рассвело, Полина немного успокоилась, напекла пирогов, разбудила Мишу, покормила его. Пироги ему понравились. Он ел с аппетитом, но молча, не нахваливал, а потом отправился к бане. Миша сам отыскал в амбаре старые лыжи, прошел по следу, оставленному ночным гостем, и вернулся в дом.

Только тогда он заговорил:

— На машине кто-то подъехал, оставил ее на дороге, а сам на лыжах, сначала к озеру, потом к дому. Как бы он не повторил заход.

— А такое может случиться? — Полина чуть не расплакалась, не столько от страха, сколько от обиды.

Жила себе спокойно, никого не трогала. И нужно же было этому Кириллу свалиться ей на голову. Потом его чокнутый дружок появился. Если Герман маньяк, то он не остановится, пока не убьет Полину.

— Если бы не могло, то я бы не говорил.

— И что мне теперь делать?

— Молиться, — совершенно серьезно сказал Миша.

— А ты?

— И я буду молиться.

— А больше ты ничем не сможешь мне помочь? — Полина уловила в собственном голосе те самые истерические нотки, которыми славилась ее старшая сестра.

— Я уже помог, отбил первое нападение.

— Первое?

— Будет и второе, — сказал Миша. — А если нам повезет, то и третье.

— А если не повезет?

Полина и сама знала ответ на этот вопрос. Убить ее эти негодяи могли со второго раза, а если нет, то будет и третья попытка, и четвертая. Герман не успокоится, пока не добьется своего. Не человек, а демон какой-то.

Миша поднялся, обнял Полину, прижал к себе. Он не вибрировал от возбуждения, не пыхал жаром от переизбытка страстных чувств, поэтому она и не подумала отталкивать его. Более того, у Полины возникло чувство, будто она за надежной стеной оказалась.

— Не бойся, все будет хорошо.

— Я не за себя боюсь, — сказала она. — Что с Антошкой будет?

— Может, обойдется? — Миша отстранился от нее, взял с блюда кусок пирога, откусил.

— Думаешь? — Полина с надеждой глянула на него.