Вечность и еще один день

1-й каменотес. Мы уже кончаем. Осталось собрать инструменты, прочитать псалом — и в путь-дорогу, а вы тут читайте свое кому хотите. (Собирает инструменты.)

Актер. Ну нет, так не пойдет! Вы должны заплатить за представление и посмотреть его, а не то познакомитесь с моей палкой!

Оба каменотеса(в страхе падают на колени и начинают читать псалом). «Твердо уповал я на Господа, и Он приклонился ко мне и услышал вопль мой. Извлек меня из страшного рва, из тинистого болота; и поставил на камне ноги мои и утвердил стопы мои…»

С ближайшей церкви раздаются три удара колокола, и в античный театр входит Петкутин. Каменотесы и актеры смотрят на него, оцепенев от изумления.

Петкутин.

Настало после смерти пробужденье,
Мы сбросили движенья, как одежды.
Из жизни выйдя, как из чащи, с удивленьем
Увидели места, знакомые нам прежде.
Мы мясом молодым их время угощали…

(Чихает. Актерам.) Вы уже здесь?

Актер. Мы-то здесь, а вот ты откуда взялся?

Петкутин. Когда колокол прозвонил в первый раз, я был в Индии, при втором ударе — в Лейпциге, а с третьим ударом вошел в свое тело.

Актер. Осади, приятель! Кто здесь дает представление, ты или мы?

Петкутин(подходит к Калининой могиле). «Я думаю, любовь моя, что это был низкий, нехороший поступок!» (Подходит к камню в центре театра, где он оставлял деньги до того, как был растерзан. Собирает монеты.) Я нанимаю вас и заплачу, как и положено. Вы можете сыграть представление, которое называется «Вертеп»?

Актер. Ну, это другой разговор. Правда, вы выбрали странное место и время. «Вертеп» играют на Рождество, сейчас не время, но мы актеры, а раз так, то нам деваться некуда.

Петкутин(дает актерам деньги). Один, два, три, четыре, пять марьяшей!

Актриса. Что это с вами, вы такой бледный?

Петкутин. Неужели вы не слышали? У нас умер один из членов семьи.

Актриса. Нет, не слышали. А кто у вас умер?

Петкутин. Как это кто? Вы что, не видите? Я. Уже и сорок дней прошло. А ведь я только-только женился.

Актриса. И у меня была жена… В ее душе — весна, в моей осень, и одна и та же птица пролетала через обе души… Она вас очень любила?

Петкутин. Да. Но дело не в этом.

Актриса. А в чем же дело?

Петкутин. Она разорвала меня на куски и сожрала. Она, Калина, была единственным человеческим существом, которое я любил.

Актриса. И не то бывает, говорят венгры… А почему? Может быть, вы были слишком сладким?

Петкутин. Это было своего рода пари. Пари о том, человек я или не человек. Человеческое существо или нет.

Актер(с опаской). И что же — да или нет?

Петкутин. Похоже было, что человек, хотя и не человек. Вот, я здесь, а там моя могила. Меня зовут Петкутин. Я тот самый, с надгробия.

Актер и каменотесы, крестясь, отступают от Петкутина с суеверным страхом. Сбиваются поближе друг к другу.

Не бойтесь, я вам ничем не опасен.

Актриса. Да? Кто же тогда опасен?

Петкутин. Такие же, как вы сами. Все человеческие существа, живые и мертвые. Они сожрут вас, так же как сожрали меня! Заразят и уничтожат, как заразили и уничтожили меня!

Актриса. Как это?

Петкутин. Вы что, не играли «Вертеп»?

Актер. Играли.

Петкутин. А разве это не то представление, с двумя звездами, где новорожденному Христу вместо людей поклоняются дерево, вода и зверь?

Актер. То.

Петкутин. Ну так начинайте! (Широким взмахом руки делает им знак начинать.)

На небе появляются две звезды, они движутся по небу до середины сцены, где поставлен шатер. В шатре сидит Богородица, в яслях новорожденный Христос. К яслям подходят Златорунный баран (актер в накинутом на тело куске материи), актер со стеклянным прозрачным сосудом с водой, то есть река Иордан, и актриса вся в листьях, с двумя яблоками на груди, символизирующими два первых плода.

Богородица.