Вечность и Тлен

И когда видение сменилось, мы увидели то самое зеркало, в чью зеркальную поверхность смотрели теперь, – оно сверкало девственной чистотой, словно ничего невиннее в мире не существовало. Незнакомец завис над стеклом, а с его лица капали слёзы, и каждый раз, когда его скорбь попадала на изделие, то оно вспыхивало, а солёная влага исчезала, будто растворяясь в созданном им творении.

Мастер Зеркал изготовил зеркало из праха своей жены.

Лицо Айвен побелело, губы были плотно сжаты. Выдыхала она сквозь зубы, крепко сцепив челюсть.

– Зеркало получилось не таким, как ожидалось. Оно хотело другое, но… – севшим голосом проронила Айвен.

Теперь мы видели отражение чужого дома и постель с лежащим на ней Мастером, возле которой стояли двое подростков – уже почти взрослые, мальчик и девочка с чёрными как смоль волосами, одного возраста, являющимися будто отражением друг друга. По чертам лица становилось понятно: это дети той женщины и испускающего последний дух мужчины.

И уже в следующем видении эти дети закатывали поднос в печь.

Айвен крепче сжала пальцы, стискивая мою ладонь.

В этот раз зеркала не вышло, получилась лишь мутная, бугристая поверхность. Но на этом всё не закончилось – картинки замельтешили с безумной быстротой, накрывая волной омерзения и ужаса. Тела одно за другим отправлялись в печь: дети, мужчины, женщины и старики. Им не было конца и края – и всё это время противень закатывали та девочка и мальчик со стеклянными безжизненными глазами, будто следуя чьему-то приказу.

Но каждый раз что-то было не так. Зеркала получались гораздо лучше – ровные, мерцающие своим таинственным светом, но… совершенно обычные. Совсем не такие, какими их желали создать. И это были те самые творения, которые мы видели в реальности на стойке и часть которых лежала разбитыми на полу.

Айвен отшатнулась, попятилась стремительно назад, оттягивая за собой и меня. Она бы упала, если бы моя рука не сжимала её.

– Это… о Боги. – Она присела на корточки, накрывая ладонями лицо и беззвучно плача. – Все люди, все эти люди. Поэтому город пустой! Оно высосало их до капли!

– То зеркало… – отозвалась я, понимая, что язык еле ворочается. Я была уверена, что всё верно поняла: то Чёрное зеркало, заключившее нас в плен, управляло теми детьми… И следующая догадка заставила что-то разбиться внутри меня, пробить пустоту и отсутствие эмоций, которое я так старалась в себе поддерживать. Перед глазами, будто наяву, предстали те сотни тел, закатываемые в печь, с прикрытыми глазами, но совершенно не изменившимся цветом кожи – их сжигали заживо, пока они пребывали во сне.

Пещера зарябила, в неё ударила волна света, снова и снова. Этот свет пульсациями исходил от моего тела – необузданный гнев и горечь заставили дар выйти из-под контроля. Тело охватил жар, словно меня саму лизали языки пламени.

– Сара! Сара! – Я очнулась, когда Айвен стала трясти меня – на её лице царила паника. – Нечисть! Оно нас почувствовало! – оглядываясь, воскликнула она. Её взор бродил по каменным стенам, которые разрушались прямо на глазах, растрескивались, как разбитое стекло. Вдруг её внимание остановилось на серебристом зеркале, дэва будто увидела в нём что-то доступное лишь ей одной. – Идём! – бросила она, потянув с собой. Мы прыгнули в зеркало, исчезая в его недрах, за мгновение до того, как пространство окончательно рассыпалось на мелкие осколки.

Люций Моран

Ему казалось, что прошло несколько часов, пока его мотало по разным иллюзиям. Все началось с грозы – настоящего шторма, который разразился над обителью Северного ордена. Небо сверкало, мощные молнии врезались в крыши и горы, где-то вдалеке загорелся лес. Сестра ворвалась в его комнату, резко обняв, из-за завладевшего ею страха. В то же время он сам боролся с желанием зажать уши и не видеть буйства стихии – от конца света, который творился снаружи, внутренности скручивало и его подташнивало.

Но отсутствие меча и артефакта на шее, доказывали, что окружающее его всего лишь иллюзия и попытка подпитаться его силой. Поэтому поселение Ин выглядело так, будто вот-вот исчезнет с лица земли – из него высосали всё живое. Всё, что когда-то создали люди, уничтожалось без следа.

Когда он привык к буре, вернув подобие спокойствия – если его внутреннее состояние можно было так охарактеризовать – иллюзия сменилась. Он оказался совершенно один на пятачке высохшей земли, простиравшейся до горизонта. Пейзаж рождал всепоглощающую тоску и одиночество, будто он один остался в мире. И больше никого нет, все остальные исчезли.

Следующим же испытанием стали пауки… И вот тогда Люций не смог смиренно дожидаться смены обстановки. Ведь один вид этих созданий вызывал в нём отвращение, а их было сотни. Он спасался бегством, но это не помогало – они были повсюду. А когда эти существа стали заползать под его одежду, что-то случилось.