Вечность на двоих

— Оно и видно. Если вам что-то не нравится, позвоните комиссару.

— Я комиссар.

— Он комиссар, — подтвердил Ромен.

— Черт, — сказал врач.

Человек опытный, Данглар смотрел, как доктор постепенно начинает реагировать на голос и манеры Адамберга, поддаваться исходившей от него силе убеждения, какой бы подспудной она ни была. Он наблюдал, как медик сдается, гнется, словно дерево под порывом ветра, как гнулись до него многие другие, стальные мужчины и железные женщины, не устояв перед обаянием комиссара, начисто лишенным показухи и блеска, которое нельзя было ни понять, ни объяснить. Уникальное явление, вызывавшее в Дангларе удовлетворение и досаду одновременно, — он разрывался между привязанностью к Адамбергу и состраданием к самому себе.

— И правда, — сказал Данглар, принюхавшись. — Это дорогущее масло, оно продается в крошечных ампулах как успокоительное. Надо выдавить по капельке на виски и на затылок, вот вам и панацея. У нашего Керноркяна оно есть.

— Вы правы, Данглар, вот почему мне знаком этот запах. Не думаю, доктор, что ваш пациент пользовался дорогущим маслом.

Врач обвел взглядом две жалкие комнатушки, с которыми крайняя бедность вязалась гораздо больше, чем ароматы роскошных притирок.

— Это еще ни о чем не говорит, — бросил он пробный камень.

— Потому что вы не были дома у женщины, умершей два месяца назад. Там пахло точно так же. Вспомните, Данглар, вы же там были.

— Я ничего такого не заметил.

— А вы, Ромен?

— Ничего, извините.

— Это тот же запах. То есть и тут и там побывал один и тот же человек, незадолго до смерти стариков. Кто его медсестра, доктор?

— Очень компетентная женщина, я сам ее рекомендовал.

Врач в растерянности почесал плечо:

— Она уже на пенсии, поэтому ей платят вчерную. Благодаря чему многие пациенты могут вызывать ее ежедневно, не разоряясь. Когда кончаются деньги, приходится обходить закон.

— Как ее зовут?

— Клер Ланжевен. У нее за плечами сорок лет работы в больницах, она специалист по гериатрии.

— Данглар, свяжитесь с Конторой. Пусть они разыщут лечащего врача той старушки, позвонят ему и спросят, как звали ее медсестру.

Пока Данглар спускался к служебной машине, они болтали о работе. Врач вытащил из-под кровати своего пациента бутылку дешевого вина.

— Он всегда наливал мне стаканчик, жуткое пойло.

Он расстроенно засунул бутылку обратно. Тут вернулся Данглар.

— Клер Ланжевен, — объявил он.

В наступившем молчании все взгляды обратились к комиссару.

— Медсестры-убийцы, — сказал Адамберг. — Так называемые ангелы смерти. Они спускаются на землю и косят направо и налево. Если уж грянет, то грянет.

— Черт побери, — выдохнул врач.

— К кому еще она ходит? Кому вы ее рекомендовали?

— Черт побери.

Менее чем за месяц, переходя от больниц к клиникам, от квартир к диспансерам, они составили скорбный список из тридцати трех имен. Более полувека, скитаясь между Францией, Германией и Польшей, медсестра сеяла смерть, впрыскивая в вены пузырьки воздуха.

Как-то февральским утром Адамберг и четыре его помощника окружили ее домик в пригороде, с аллеей, посыпанной гравием, и безукоризненными грядками. Четверо видавших виды мужчин, бывалые полицейские, привыкшие иметь дело с убийцами крупного калибра, потели от неловкости и являли собой весьма жалкую картину. Если женщины выйдут из колеи, мир рухнет, подумал Адамберг. «В сущности, — доверительно сказал он Данглару, когда они шли по узкой аллее, — мужчины позволяют себе убивать друг друга только потому, что женщины этим не занимаются. Но если дамы перейдут черту, мир не устоит». — «Может быть», — ответил тогда Данглар, которому было так же не по себе, как и всем остальным.

Дверь им открыла опрятная женщина с прямой спиной и морщинистым лицом и попросила их быть поосторожнее с цветами и грядками. Адамберг посмотрел на нее, но ничего не увидел, ни блеска ненависти в глазах, ни ярости смерти, которую ему приходилось замечать у других. Перед ним стояла тощая невыразительная особа. Полицейские надели на нее наручники в гробовом молчании, нарушив его только для того, чтобы бесцветными голосами пробормотать ей ее права, а Данглар добавил тихо: «Не стоит за грехи дочь Евы поносить, / Ей ношу тяжкую приходится носить».[7] Адамберг кивнул, так и не уяснив, к чьей помощи взывал майор, пропев песню сумерек при свете дня.

— Конечно, помню, — сказал Данглар, и его аж передернуло. — Но она далеко, в тюрьме Фрейбурга. Оттуда она на вас свою тень точно не отбросит.

Адамберг встал. Опершись обеими руками о стену, он смотрел на дождь.

— Дело в том, что десять месяцев и пять дней тому назад она убила охранника и сбежала из тюрьмы.

— Черт возьми, — сказал Данглар, хрустнув стаканчиком. — Почему мы об этом ничего не знали?

— Немецкие коллеги забыли нас предупредить. Административные заморочки. Я узнал об этом, вернувшись с гор.

— Ее нашли?

Адамберг смутным жестом указал на улицу:

— Нет, капитан. Она бродит где-то там.

XIV

Эсталер протянул руку с таким видом, будто на его ладони лежали бриллианты, а не три серых камешка из кафе Эмилио.

— Что это, бригадир? — спросил Данглар, с трудом оторвавшись от монитора.