Вечность сумерек, вечность скитаний

Ойя вышла из себя, даже не успев толком сообразить, что творит, – желание настигнуть беглеца и праведный гнев овладели ею настолько, что притупилось чувство опасности. Теперь она подчинялась лишь холодной ярости, которая стекала на неё из чёрной бездны, заменяющей призракам Небеса. Её бесплотная тень целый день носилась над холмами и равнинами Литта, пока не наткнулась на едва заметный петляющий след. Каждое заклинание оставляет неповторимый запах, и от петляющей линии доносился едва заметный аромат девятой песни Светлой Скрижали чародея Хатто. Той самой, которая внушала Ойе наибольшее отвращение – только слабаки и ничтожества могли прибегать к песне, которая освобождала от привязанностей и страстей, перечёркивала великие цели, становилась концом любого пути. Больше половины песен Светлой Скрижали начиналось со знака раскаяния, а значит, эту книгу великий чародей написал для слабаков, для таких, каким он сам стал, раскаявшись в том, что привёл альвов в мир людей… Другое дело – Тёмная Скрижаль! Там от каждого слова веет силой и бесстрашием, стальной волей и всесокрушающей яростью. Там нет места для раскаяния! Там нет места для страха! Владеющий премудростью Тёмной Скрижали никогда не свернёт с пути, не прекратит погони, не осквернит свои уста словами благодарности, а глаза – даже единственной слезой!

Теперь погоня обрела смысл, а мерзкий слащавый запах девятой песни становился всё сильнее и всё приторней. Ойя даже не удивилась, что след привёл её в то самое ущелье, где стояла гнусная крепость, в которую однажды не пустили ни её, ни Сероглазого. Но для призраков нет преград, и даже боевой Купол, по нелепой воле случая оказавшийся в руках людей, теперь не остановит её…

На этом воспоминания обрывались. Потом было лишь тающее эхо властного шёпота, доносившегося из чёрной бездны, откуда на неё смотрели тысячи алчущих глаз, и боль во всём теле – запястья и лодыжки рабыни Тайли сдавливали кожаные ремни, а перед глазами маячил раскалённый докрасна железный прут.

– О-о-о-о… – слабый звук, который вырвался из её рта, мог быть и предсмертным стоном, и вздохом облегчения.

– Рано ещё стонать-то, – донёсся из полумрака участливый хрипловатый голос. – Я ещё не начал. Пугаю только…

Это был палач Трент – единственный, кто служил прежнему лорду и остался на службе при Сероглазом. В своё время он как будто почуял, что задумал Робин ди Литт, и вовремя укрылся в подвале Чёрной башни, пропитанном магией вечной свежести. Тогда все, кто не успел покинуть замок и его окрестности, погибли, лишь он один остался цел и невредим, а потом, когда командор Геркус Бык появился в Литте с небольшим отрядом наёмников, упал перед ним на колени, слезливо повторяя, что работа у него непыльная, но не всякий на неё пойдёт, а для него это дело привычное – кожу со смутьянов сдирать, а чем власть дороже себя ценит, тем смутьянов больше…

– Заткнись, раб… – сказала она первое, что пришло в голову. Но сейчас ей удалось выдавить из себя лишь шёпот, приказ прозвучал даже не как просьба, а как мольба, но Трент неожиданно отступил и выронил прут.

– О как! По-нашему, значит, заговорила. А всё прикидывалась, будто только щебетать умеешь…

– Что я делала? – Прежде чем на что-то решиться, надо было узнать, что творила здесь рабыня Тайли, став на время хозяйкой своего тела.

– Память отшибло?! – искренне удивился Трент. – А кто нашему господину кинжал под ключицу сунул? А? Только что пришлось одного знахаря из Горландии вздёрнуть за то, что не смог страдания их милости облегчить! Вам бы всё развлекаться, а мне – работа. Так что давай по быстрому признавайся, кто тебя надоумил и с кем ты в сговоре. Тогда я тебя не очень больно припеку.

– Остановись, раб! А-а-а-а-а! – Боль пронзила её от шеи до поясницы, и запахло палёным мясом.

– Не нравится?! – удовлетворённо воскликнул Трент. – А мне тут что – до утра с тобой возиться? И жарко тут, и воняет, и спать охота, спасу нет. Хоть и сказали мне их милость, по возможности, не попортить тебе ничего, а придётся. Для начала на ногах тебе ногти выдерем – там не так заметно, а уж если не поможет, так я знаю, как и чем приложиться. Умолять будешь, стерва, чтобы я тебя выслушал, а я притворюсь, будто у меня затычки в ушах. Так что колись, пока я добрый. Расскажи по-хорошему – так, мол, и так, прислал меня регент Горландии с умыслом, чтобы я, дрянь такая, сперва втёрлась в доверие, а потом предала смерти господина своего, славного лорда великого и несокрушимого Литта. А за это тебе, глядишь, и послабление будет – вместо дознания по всей форме возьмут и повесят поутру или голову оттяпают, чик – и нету. Ну, это уж их милость сами решат…