Вечные любовники

В его сознание ворвались «Спитфайры» и «Хейнкели»; едва различимые в полумраке комнаты, они со сна показались ему гигантскими. Я — в комнате с аэропланами, сказал он себе, продолжая лежать. Пока он лежал, ничего больше в его мозгу не отпечаталось. Наконец он встал и начал одеваться. Он медленно натягивал джинсы на свои белые ноги, а по его юношеской бородке, редкой и мягкой, прямо как у бородатой женщины, бежали слезы.

Надпись «Прочь» на его бледно-голубой майке, словно бы охранявшая его от всех на свете молний и таящихся под капюшонами Бэтменов и Робинов, почти совсем стерлась. Смысл этой шутливой надписи заключался в том, что за эти годы было слишком много шуток, будто никто не желает взрослеть и навсегда хочет остаться ребенком. С бородки слезы капали на майку и джинсы. Он включил свет и, тут только заметив, что у кровати стоит чашка с чаем, залпом выпил чай вместе с образовавшейся на поверхности пленкой и застывшей в ней мухой. Слезы его ничуть не огорчали.

— Такие вот дела, Малькольм, — сказала Антеа Чалмерс. — Никто так не любит секс, как я, но ведь есть же предел!

Ее огромные, похожие на блюдца глаза быстро заморгали, губы на какое-то мгновение завязались в узелок. Мужчина, за которого она вышла замуж (еще раз повторила она), был не в состоянии дать ей то, что она хотела и в чем больше всего нуждалась. Напившись, он приходил домой среди ночи и надсадно кричал, ходя из комнаты в комнату. А бывало, замахивался на нее бамбуковой тростью.

— Причем купил ее, — напоминала она Малькольму, — в садовом магазине, совершенно беспрепятственно.

В жимолости затихли пчелы. Возле самого лица Малькольма била крыльями белая бабочка.

— Могу себе представить, как вы рады, что от него избавились, — из вежливости сказал он.

— Я осталась одна, Малькольм. Быть одной нелегко.

Она заговорила о том, как трудно быть одной и какие есть способы облегчить тяготы жизни. Говорила Антеа Чалмерс шепотом — не хотела, чтобы слышали другие. Казалось, со своими бесконечными сексуальными фантазиями она растворяется в ослепительном, жарком воздухе, теряется в аромате жимолости, вьющейся так близко от них. Малькольм слушал, не отодвигаясь от нее, не пытаясь даже думать о чем-то другом. Прошло уже почти два года с тех пор, как Антеа Чалмерс, к своему изумлению, обнаружила, что он умеет слушать.

Голоса в саду становились все громче, смех визгливее, густой табачный дым поднимался к небу — выпитое давало себя знать. Возле сарая с садовыми инструментами, в дальнем углу сада дети под руководством самой старшей девочки играли в «бабушкины шаги».

Том Хайбенд, который под псевдонимом вел колонку в «Дейли телеграф», рассказал анекдот, вызвавший громкий смех. Желтолицый мистер Фулмер, которого никто толком не знал, внимательно слушал, как чета Анвинов вместе с Сусанной Медстоун сплетничают про школу, куда ходят их дети.

— Пожалуйста, не так быстро, — говорил приятель Маркуса Стайра, записывая на обороте чековой книжки рецепт сливового джема. Тейлор-Дит пьянел на глазах.

— При доме, естественно, собственный пляж, — рассказывал Джессике мужчина с влажными усами. — Спускаешься по ступенькам — и в воду. Испанцев мы обожаем, — добавил он. — Особенно — Джоун.

И тут рядом с ним возникла, вся в розовом, Джоун, его жена, крупная, неуклюжая, как и ее муж, с такой широкой улыбкой, что казалось, будто она переходит с лица на седеющие волосы. Да, согласилась она, к испанцам она всегда питала слабость, к их образу жизни, к их очаровательным маленьким церквушкам.

— У нас, разумеется, есть служанка, — вставил ее муж. — Она смотрит за домом. Старушка Виолетта.

Морриши, по своему обыкновению, обслуживали гостей вместе, она разливала вино не торопясь, он — более стремительно. На своих приемах они так хорошо дополняли друг друга, что походили, о чем не раз говорили знакомые, на вышколенных слуг. Говорили также, что они счастливы в браке.

Джессика видела, что Малькольму никак не вырваться из западни. Ливингстоны попробовали было нарушить их уединение, но Антеа Чалмерс, поведя плечом, их отшила. У Ливингстонов, которые недавно, после долгой разлуки, сошлись вновь, вид был пренесчастный.

— Виолетта — наш добрый ангел, — продолжал мужчина с влажными усами. — Что бы мы делали без старушки Виолетты!

— Кроме того, испанцы отличаются удивительным достоинством, — подхватила его жена; супруг же добавил, что старушка Виолетта — также особа весьма достойная. — Да, да, в высшей степени, — согласилась жена.

И тут появился Маркус Стайр — долговязый и, как всегда, злой. Парочка, которая владела домом в Испании, немедленно, точно испугавшись одного его вида, ретировалась. Стайр засмеялся. Они смущены, объяснил он, потому что недавно, на другом приеме, в его присутствии ни с того ни сего ужасно поссорились. Муж даже замахнулся на жену, и Маркусу Стайру пришлось вмешаться.