Вечные мы (СИ)

Попробую по-детски: хочу тут, потому что тут хорошо. А вот что именно тут хорошо, это уже совсем как-то не по-детски. Хочется сказать «не в сексе же дело», но будет вранье: вот именно что в сексе, ну или и в сексе тоже. Он совсем, совсем особенный здесь. Я, конечно, не великий знаток, но как-то сразу чувствуется, что такого просто нигде не бывает, только у нас. Секс здесь — не то чтобы одержимость, но и не бездумная потребность, не как есть и спать. И не религия, и не спорт... Тьфу, а вот как описать это, не понимаю: перечисляю все что он «не», и к каждому сразу хочется добавить: а ведь и это тоже! Наверно, религиозное что-то будет все-таки ближе всего: вот как такая любовь, но всемирная, как принцип, на котором все держится и без которого все лишается смысла. И мне кажется (сама пишу и сама удивляюсь, вот занесло-то, но что-то в этом все-таки есть), что они как-то этот всемирный принцип любви себе оседлали и запрягли, и держат его, и он их везет. И держат они его именно что сексом, ну или чем-то таким, чего секс есть самое прямое проявление и поддержание. Как дыхание — проявление жизни и поддержание ее. Вот как-то так.

Нет, правда, в этом что-то есть (перечитав). Они как будто не дергаются по жизни вообще, вот поймали эту свою всемирную любовь и плывут себе по течению. Почти все у них как бы случайно происходит, но притом уместно, удачно, без особых усилий. (Мне к этому пофигизму труднее всего привыкнуть, конечно.) Как будто такой фон везде, который все случайности и вероятности подкручивает в правильную сторону.

Как я здесь оказалась — это ведь тоже такая неизвестно кем подкрученная случайность. Никто особенно не уговаривал и не готовил, а просто все сошлось и как-то стало «все ясно» чуть не с первого дня. Когда Катя призналась, с кем она живет, я так сразу и поняла — судьба, рыпаться бесполезно. Этап встреч и писем был, но короткий, почти и вспомнить нечего. А первая ночь уже здесь, со всеми, была даже как бы и не моя, а Машина — то есть «приняли» меня через нее, она меня сыграла для меня же, а я смотрела. И это идеально получилось, с моими-то заморочками — вот именно так мне и надо было, я потом поняла. Если б тогда все на меня накинулись на радостях, на мозги бы сели, нужно было бы соответствовать, я бы закрылась моментально... может, сбежала бы просто. А подсмотреть сбоку, но сразу главное — это было нестрашно и здорово, и вот... я захотела, и решилась. (Хотя до сих пор и не знаю, чья тут идея была, скорее всего Катина, это ж надо меня знать, чтоб так попасть, но она не признается. Или опять случайная удача?) Вообще очень помнится та первая ночь, хотя потом бывало сильнее, и, наверно, лучше.

Помню, поначалу жутко волновали все эти вопросы: кто с кем, чья очередь, как и где и сколько раз. Сейчас смешно и немножко стыдно, хоть я и не помню никаких воспитательных разговоров. Как-то из воздуха потом понялось, впиталось. Просто мне всегда все надо привязать к понятному... вот увидела, что тут прежде всего трахаются, и надо же выяснить все правила.

А правил тут как раз полно всевозможных, но это скорее литературное творчество, кодексы, манифесты, чеклисты, просто речения всякие. А когда надо действительно быстро объяснить что-то, как вот мне в первые дни, то это все, как выясняется, «не то», надо новое сочинять, новая жизнь — новые правила. И вот мы писали все вместе эти «Правила жизни», а потом еще решили, что как новичок я могу три своих новых закона добавить без обсуждения (пока не придумала что). Впрочем, даже и это не слишком-то соблюдается, как я погляжу, и наказаний никаких нет, вообще все как-то по молчаливому согласию решается. (Чуть не написала «по соитию».) Или если не молчаливому, то кто-нибудь выдаст какой-нибудь афоризм, и всем все понятно. То есть правила — это скорее такой worldbuilding, или просто моментальный снимок того, что сейчас у нас «в моде». И детская эта мелочность — не раздражает, а успокаивает почему-то. Как будто в мире нет важнее, чем какой ширины трусики сбоку.

А.Н. говорит, что любовь и секс — настоящие, надолго — это продукт ума прежде всего, что у нас тут отбор не столько на чувства к друг другу, сколько на правильное «понимание в жизни». Что дураки не будут по-настоящему счастливы никогда, «хоть они облюбись и обтрахайся». Видеть, замечать, понимать, учиться, пробовать... (что-то еще забыла) — это все коррелирует с интеллектом прежде всего. (О как, получается, я серьезный экзамен выдержала, чтоб сюда попасть — знают же, чем мое тщеславие зацепить!) По-настоящему умный не может не любить, потому что понимает центральность этого в мире, а у глупого вместо любви или жадное «мне-мое», или ему это просто облегчение, как в туалет сходить. Возбуждает по-настоящему не просто когда тебе отдаются, а когда отдается и берет тот, кто все понимает, и тебя понимает, и себя, и видит насквозь уловки природы, но достаточно умен, чтобы поднять их на совсем другой уровень.